Русь и чудь в древнерусской истории.

1 часть.

В ПВЛ (Повесть временных лет)  чудь упоминается среди народов Афетова колена, т.е. среди народов стран полуночных и западных: «В Афетовѣ же части сѣдять русь, чудь и все языци: меря, мурома, моръдва, заволочьская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимѣгола, корсь, лѣтьегола, любь. Ляхове же, и пруси, чудь пресѣдять к морю Варяжьскому. По сему же морю сѣдять варязи сѣмо ко въстоку до предѣла Симова, по тому же морю сѣдять къ западу до землѣ Агнянски и до Волошьски». В летописании чудь предстает как большой народ, локализуемый на огромных пространствах: и на Русской равнине в Поволжье, где «Волъга яже идеть на востокъ, в часть Симову», и на Русском Севере как заволочьская чудь, и на южнобалтийском побережье, в одном ряду с ляхами и прусами, но до варягов, которые «сѣдять» в западном углу по соседству с ютландскими англами.

В комментарии к ПВЛ приводится характеристика летописной чуди, принятая в современной науке: «чудь – эстонские племена. Существенно отметить ту роль, которую чудь играла в государственной жизни Руси. По летописцу, чудь вместе с русскими изгоняет врагов, призывает к себе князей: это означает, что летописец не отделял Русь от чуди в государственных судьбах Русской земли. Летописец говорит об участии чуди в походе Олега на Царьград, и о том, что Владимир Святославич из чуди выводил население для южных городов. В летописи неоднократно упоминается боярин Чудин (1068, 1072, 1078 гг.), принимавший участие в составлении Правды Ярославовой (см. в заголовке: «Правда уставлена Руськой земли, егда ся съвокупил Изяславъ, Всеволодъ, Святославъ, Коснячко, Перенегъ, Микыфор кыянин, Чюдинъ, Микула»). В Новгороде известны Чудинцева улица, Чудинцевы ворота. Все это свидетельствует о тесных мирных связях обоих народов». По поводу приведенного разъяснения сразу возникает вопрос: а что это такое «эстонские племена»?

Но имея в виду, что в тех же комментариях к ПВЛ относительно выражения «до землѣ Агнянски», локализуемой в западном углу Варяжского/Балтийского моря, разъясняется, что оно означает до «английской» земли, хотя даже в школьной географии известно, что Балтийское море не омывало Англию, просто на веру комментарий о чуди, рожденный современной наукой, принимать нельзя. Может оказаться, что разъяснение «чудь – это эстонские племена» имеет научную ценность, адекватную отождествлению «землѣ Агнянски» с «английской землей». Поэтому учитывая важность вопроса, стоит все сведения о чуди начать рассматривать заново.

Известно немало важных топонимов, связанных с именем чудь. Плотное скопление их выявляется в Ленинградской и Псковской областях, таких как Чудское озеро, деревни Чудские заходы и Чудская рудница, деревня Чудиново, деревня Чутково у реки Черехи, деревня Чутка, которая в XVI в. называлась Чудка, деревня Чудинково, урочище Чутковская роща, деревни Чудская гора в обоих областях и др. Топонимы с названием Чудская гора занимают особое место, как минимум, по обширности ареала их распространения. Так, известны Чудская гора в Пермской области при речке Озерной – «там закопался чудской народ», а также – Чудская гора в Омской области на левом берегу Иртыша, севернее реки Тары. Эта Чудская гора является выдающимся археологическим памятником эпохи бронзы (открыта сравнительно недавно, в 1974 г.) Появление здесь первых насельников фиксируется в последней четверти 2-го тысячелетия до н.э. Высказывались предположения, что эта Чудская гора была культовым местом для проведения обрядов в честь умерших предков.

Далее, следует отметить, что с именем чуди связаны отдельные районы важных исторических центров Руси. Название Чудской конец осталось как название деревни в Большегорской волости Новгородской губернии. Но был и Чудской конец в Ростове Великом – там стоял идол Велеса. На месте идола был возведен Богоявленский Авраамов монастырь – один из древнейших монастырей России, по имени преподобного Авраамия, «сокрушившего» Велеса. Известно, что сохранилось немало преданий о древнем народе по имени чудь, при этом интересно, что сохранились они на гигантских пространствах страны: на Урале, например, в Прикамье, на севере России, а также в Сибири, на Алтае.

При сравнении этого краткого обзора сведений о чуди с приведенным определением чуди как «эстонских племен», опять возникает вопрос: а при чем здесь «эстонские племена» и что это за «племена» такие?

Как уже сказано, до нас дошло немало преданий о чуди. Приведу здесь фрагмент одного из них. На Алтае рассказ о чуди в 1924-28 годах записал Николай Рерих. Согласно его рассказу, пожилой старовер привел их на каменистый холм и, указывая каменные круги древних погребений, рассказал: «Вот здесь и ушла Чудь под землю. Когда Белый царь пришел Алтай воевать и как зацвела белая берёза в нашем краю, так и не захотела Чудь остаться под Белым царем. Ушла Чудь под землю и завалила проходы каменьями. Сами можете видеть их бывшие входы. Только не навсегда ушла Чудь. Когда вернется счастливое время и придут люди из Беловодья и дадут всему народу великую науку, тогда придет опять Чудь, со всеми добытыми сокровищами». Интерес Н.К.Рериха к преданиям о чуди на Алтае в 20-х годах неслучаен. Еще за десять лет до этого, в 1910-1913 гг. он написал картину «Чудь под землю ушла», т.е. исторические судьбы этого древнего народа уже тогда занимали его внимание.

Нет необходимости приводить здесь другие предания о чуди – их достаточно много, и поэтому разговор о них может составить тему отдельной работы. Задачами же планируемого здесь цикла статей о чуди является показ ошибочности идентификации летописной чуди как финно-угорского народа, выявление истоков этого заблуждения, внесенного в науку, как и норманизм, тем же рудбекианизмом, и показ чуди как носителя ИЕ. Русская историографическая традиция, хранившая сведения об индоевропейских корнях чуди, существовала до XVIII в., т.е. до тех пор, пока тьма рудбекианистских утопий не сгустилась над российской исторической наукой. Это обнаруживается при внимательном прочтении известных памятников, в частности, северорусских летописания и литературы.

Рассмотрим в качестве примера такой памятник, как «Хронографический рассказ о Словене и Русе и городе Словенске», опубликованный как Приложение к Холмогорской летописи конца XVI в. (не будучи ее частью). Содержание этого памятника хорошо известно. В нем рассказывается о расселении предков русских в Восточной Европе, начиная с 2409 года до н.э. или с лета 3099 от сотворения мира. Тогда, согласно Сказанию, роды князей Словена и Руса переселились от «Евксинопонта» в Прильменье, где они и их потомки создали мощную державу: «обладаша северными странами и по всему Поморию», а также – «до предела Ледовитого моря, по великим рекам Печере и Выми», …«за высокими и непроходимыми горами во стране… по великой реце Обве… Тамо бо берущи дорогою скорою звери, рекомого дымка, сиречь соболь».

Согласно сказанию, многотысячелетняя история народа, который стал называться «словяне и руси» или словянорусы, прерывалась в Прильменье под влиянием различных катастроф и естественно разделялась на несколько периодов, конкретно, на три периода. О завершении первого или древнего периода этой истории рассказывается, что по прошествии времени «придоша на землю Словенскую посланный праведный гнев божий, измроша людей числа во всех градех и весех… Оставшии же люди пустоты ради избегоша из градов в дальныя страны, овии на Белыя воды, иже ныне зовется Бело езеро… инии же по иным странам и прозвашася различными проимяновании. Овии же паки на Дунав ко прежним родом своим, на старожитныя страны возвратишась. А великий Словенеск и Руса опустеша до конца на многия лета…». Отметим, что народ чудь в рамках этого древнего периода не упоминается.

Потомки славянорусов по прошествии времени возвращались на землю предков и начинали ее возрождать: «По некоих же временех паки приидоша з Дунава словяне и подъяша скифи болгар с собою немало, и начаша паки грады оны Словенеск и Русу населяти». Поскольку в этой части Сказания упоминаются болгары, данный период соотносится с ранним средневековьем или со временем от IV до VII веков. Подтверждается это и тем, что в этой части Сказания упоминаются войны с белыми уграми, которых принято отождествлять с гуннами: «…приидоша же на них угры белыя, и повоеваша их до конца, и грады их раскопаша, и положиша Словенскую землю в конечное запустение». История гуннов в Восточной Европе относится к периоду с конца IV века и по конец VII в. Отметим и здесь, что имя чуди в рамках данного периода истории словянорусов также не упоминается.

Это имя появляется только в третьем периоде славянорусской истории, в главе под названием «Второе запустение Словенску»: «По мнозе же времени оного запустения слышаху скифские жителие про беглецы словенстии о земли праотец своих, яко лежит пуста и никим не брегома, и о сем зжалишаси вельми и начаша мыслити в себе, како б им наследити землю отец своих. И паки приидоша из Дуная множество их без числа, с ними же и скифы и болгары и иностранницы поидоша на землю Словенскую и Рускую, и седоша паки близ озера Илмеря и обновиша град на новом месте, от старого Словенска вниз по Волхову яко поприща и боле, и нарекоша Новград Великий. И поставиша старейшину и князя от роду же своего именем Гостомысла. Тако же и Русу поставиша на старом месте, и ины грады многи обновиша. И разыдошася кииждо с родом своим по широте земли, и овии же седоша в полях и нарекошася поляне, сиречь поляки, овии полочане речки ради Полоты, овии мазовшане, овии жмутяня, инии же бужане по реце Бугу, овии дреговичи, овии кривичи, овии чюдь, инии меря, инии же древляне, и инии морава, серби, болгари сих же от роды, и инии же северы, и инии лопи, и инии же мордва, и инии же мурама, инии же в различная именования прозвахуся. И тако начаша разширятися страна она вельми, а общим же имянем прозывахуся. Сын старейшаго князя новгородцкаго Гостомысла, именуемый младый Словен, сей отъи-де от отца своего в Чюдь и тамо постави град во имя свое над рекою на месте, нарицаемом Ходницы, и нарече граду имя Словенеск, и княжив в нем три лета, и умре. Сын же его Избор, сей преименова имя граду своему и нарече Изборск. Сей же князь Избор змием изъяден умре. Земля же Руская тогда сверже с себя ризы сетованныя и паки облечеся в порфиру и виссон и к тому уже не вдовствуя, ниже сетуя, но паки по сем же и дети разилоди и на многа лета опочивая пребывши с премудрым Гостомыслом.

Прежде чем проанализировать то, что в этой главе, на мой взгляд, проливает свет на историю чуди, напомню, что историчность данного Сказания применительно к русской истории отрицается «академической наукой» под известным предлогом: у русских просто не может быть такой древней истории. В последнее время, правда, можно столкнуться с оговоркой, что примерное время расселения существенной части предков населения Восточной Европы или представителей ветви R1a – Z280 совпадает с датой Сказания.

Откуда происходит такая широта взглядов, становится понятным из комментариев И.Л. Рожанского к одной из моих статей на Переформате. Со ссылкой на последние исследования, И.Л. Рожанский сообщил, что данные ДНК эстонцев, полученные от нескольких независимых полевых выборок из Эстонии дают примерно около 1/3 долю гаплогруппы R1a. Это на том же уровне или даже больше, чем у говорящих на индоевропейских языках латышей и литовцев. Такой результат явно оказался сюрпризом для исследователей, поскольку у ближайших родственников по языку, финнов, доля гаплогруппы R1a не превышает 5%. Причем у эстонцев гаплогруппа R1a представлена старыми ветвями, с предками, жившими более 4500 лет назад. Возникновение этих ветвей уходит во времена бронзы или энеолита. Мне было интересно отметить, что один из субкладов является северо-евразийской ветвью Z92, т.е. нижестоящей ветвью субклада Z280, типичного для значительной части современных русских, украинцев, белорусов, и который я, опираясь исключительно на логику и интуицию, определяю как субклад древних русов. О ветви Z92 смотри также статью А.А. Клёсова о венедах/венетах.

И.Л. Рожанский любезно поделился сведениями о том, что представители гаплогруппы R1a уже жили, как минимум, в верховьях Западной Двины, что стало известно из недавно опубликованных данных по ископаемой ДНК из свайных поселений с датировками 5120 ±120, около 4500 и 2700-2400 лет назад.

Но, невзирая на все это, сведения Сказания по-прежнему не принимаются в расчет при изучении русской истории. Почему? Потому что русская история на подслеповатый взгляд «академической науки» древних истоков иметь не может! Поэтому абстрагируемся от «академической науки» и рассмотрим те данные, с помощью которых подтвердилось бы, что Сказание содержит исторически верифицируемые сведения.

В первую очередь, это, разумеется, данные ДНК-генеалогии о расселении представителей гаплогруппы R1a в Восточной Европе, которых условно можно назвать праславянами или древними славянами. Условность эта, как поясняет А.А. Клёсов, определяется тем, что потомки представителей гаплогруппы R1a помимо Восточной Европы встречаются в разных концах мира: в небольшом количестве выявлены они среди ирландцев, бельгийцев или уйгуров; кроме того, по разным оценкам, имеется примерно 100-200 миллионов мужчин-индийцев с гаплогруппой R1a. Все они – не славяне, но у всех перечисленных народов были общие предки, отсюда и их условное наименование праславянами или древними славянами.

Согласно ДНК-генеалогии, праславяне или древние славяне примерно 4900-4600 лет тому назад передвинулись на Среднерусскую равнину. Около 4500 лет назад они стали расходиться по разным направлениям как легендарные арии – на юг, через Кавказ в Месопотамию, на Ближний Восток (митаннийские арии) и Аравийский полуостров; на юго-восток, в Среднюю Азию и далее, через 500 лет, то есть примерно 3500 лет назад – на Иранское плато (авестийские арии).

После ухода ариев на восток примерно 4500 лет назад в Восточной Европе осталась ветвь R1a-Z280, к которой относится большинство современных этнических русских, соответственно, по моему предложению в этой ветви следует видеть древних русов. Вот эти представители ветви R1a-Z280 или древние русы, а также та часть ариев, которая осталась на Русской равнине и влилась в состав русов, стали наиболее древними предками русских, украинцев, белорусов. Поэтому, как подчеркивает А.А. Клёсов, «славяне», «арии», «скифы» – это в своей основе одни и те же люди, один род, но разных исторических эпох. Они связаны прямой наследственностью в рамках рода R1a. Расселение представителей R1a на Русской равнине – начальный рубеж нашей истории, от него мы должны вести отсчет. И именно этот рубеж обозначен в Сказании о Словене и Русе.

Во-вторых, кроме результатов исследований в области ДНК-генеалогии, существование древнейшей политии русов, раскинувшейся на обширных территориях от «Евксинопонта» до «предела Ледовитого моря» и «по всему Поморию», а также – в Зауралье и Сибири «за высокими и непроходимыми горами… по великой реце Обве…», подтверждается моими историческими исследованиями в области древнерусского солнцепоклонства. В них, в частности, показано, что топонимы с основой кола- словно солнечным лучом очерчивают гигантскую территорию от Кольских гор на Северном Кавказе до многочисленных Коло-гор на Кольском полуострове, а также от Колобжега и Колывани на Балтике до Колываней на Алтае.

Здесь важно вспомнить, что в русской устной традиции сохранилось название «Подсолнечное царство» / «Солнечное царство» / «царство под Солнцем» (т.е. царство под Колой), которое легко накладывается на указанную территорию и говорит о том, что гигантская древняя полития славянорусов-солнцепоклонников была создана ими в полиэтнической среде, объединившей представителей индоевропейской и алтайской языковых семей на основе единой сакральной традиции (проще говоря, связавших разные народы в рамках общей веры) – солнцепоклонства, бывшего «визитной карточкой» носителей ИЕ. Поэтому, вероятно, и название древнейшей политии славянорусов было выбрано не по имени титульного, т.е. самого крупного этноса, а по имени их великого бога – Солнца. В русской устной традиции образ Подсолнечного царства обнаружил удивительную укорененность и вплоть до XVI в. выступал народным синонимом для Русского государства.

К этому можно добавить, что «северные страны» князей Словена и Руса с «Поморием» объединял и двуединый культ Перуна-Волоса. В науке известно о глубокой архаичности этих культов. Топоров и Иванов указывали на такой атрибут Перуна как палица, обнаруживавший сходство с ваджрой – палицей Индры. Помимо этого, содержание культа Перуна и даже само его имя перекликаются с именем и элементами культа ведийского божества грозовой тучи и дождя Парджаньи. Время же возникновения культа Перуна-Громовержца, с учетом такой атрибутики как каменные стрелы («громовые стрелки» в древнерусской традиции), оружие из бронзы и пр., можно, по их мнению, датировать «началом героической эпохи расселения индоевропейцев, видимо, с конца III тыс. до н.э.».

Как видим, имеется вполне достаточно данных для исторической верификации древнего периода истории славянорусов в Восточной Европе с середины – конца III тысячелетия до н.э. или первого периода, согласно «Сказанию о Словене и Русе». Но как отмечено выше, народ чудь в рамках этого древнего периода еще не упомянут, поэтому пойдем дальше.

Начало следующего или второго периода истории славянорусов, согласно Сказанию, можно отнести к концу IV века, как было отмечено выше. Следовательно, относительно первых веков нашей эры, предшествовавших данному периоду, можно предположить, что, как минимум в Приильменье, они были продолжением периода запустения «великих Словенска и Русы», когда люди ушли либо на север/северо-восток («Бело езеро»), либо к югу (на Дунай). По данным ДНК-генеалогии, на последние века до нашей эры – первые века нашей эры приходятся миграции в Восточную Европу из Зауралья представителей гаплогруппы N1c1, т.е. финно-угров и тех, кто сегодня является балтами.

Согласно А.А. Клёсову, носители родительского рода N1 шли из Южной Сибири по северной географической дуге через Северный Урал и далее в Восточную Европу вплоть до Прибалтики. По этой миграционной траектории у них везде остались потомки, среди которых, например, якуты, далее – народы Урала, и так до Прибалтики. В Восточную Европу представители гаплогруппы N1c1 шли как два разных потока и в разные времена. Первый поток N1c1 пришел в Восточную Европу около 2500-2000 лет тому назад, его представители восприняли ИЕ язык уже в Европе и стали предками нынешних балтских народов. А второй поток дошел до Финляндии 2000-1500 лет тому назад и сохранил языки уральской языковой группы.

Но как ясно следует из данных ДНК-генеалогии, оба миграционных потока представителей гаплогруппы N1c1 пришли в Восточную Европу, уже освоенную ее насельниками – представителями R1a, т.е. ариями и древними русами. Однако можно предположить, что переселение первого потока мигрантов – будущих балтов – пришлось на период процветания державы славянорусов или Подсолнечного царства, когда князья славянорусов «обладаша северными странами и по всему Поморию», а также вплоть до сибирских областей «по великой реце Обве». Из чего логично следует, что миграции будущих балтов в Восточную Европу происходили в рамках одной политии или, говоря современным языком, в рамках одной державы. Отсюда естественным представляется и стремление первых зауральских переселенцев воспринять «титульные» язык и культуру. Понятно и дальнейшее: пришел мор как гнев божий в Приильменье, что вызвало отток населения из центра, но «Помория», видимо, не была затронута, поэтому население Южной Балтии, оставаясь на месте, могло сохранить и архаичность ИЕ, и древние сакральные традиции.

Переселение в первые века нашей эры отдельных групп финно-угорских народов на север Восточной Европы совпало с периодом запустения, что косвенно подтверждается рассказом Тацита о «феннах», в которых принято видеть саамов/лопарей, считающихся одними из первых финно-угорских поселенцев на севере Восточной Европы. В пренебрежительном описании Тацита угадывается тот факт, что «фенны» во время Тацита сохраняли свой охотничий уклад, которым они жили и в Зауралье. Для римлянина всякий, не закутанный в тогу или не облаченный в доспехи, жалок и убог: «У феннов — поразительная дикость, жалкое убожество; у них нет ни оборонительного оружия, ни лошадей, ни постоянного крова над головой; их пища — трава, одежда — шкуры, ложе — земля; все свои упования они возлагают на стрелы, на которые, из-за недостатка в железе, насаживают костяной наконечник. Та же охота доставляет пропитание как мужчинам, так и женщинам; ведь они повсюду сопровождают своих мужей и притязают на свою долю добычи. И у малых детей нет другого убежища от дикого зверя и непогоды, кроме кое-как сплетенного из ветвей и доставляющего им укрытие шалаша; сюда же возвращаются фенны зрелого возраста, здесь же пристанище престарелых. Но они считают это более счастливым уделом, чем изнурять себя работою в поле и трудиться над постройкой домов и неустанно думать, переходя от надежды к отчаянью, о своем и чужом имуществе: беспечные по отношению к людям, беспечные по отношению к божествам, они достигли самого трудного — не испытывать нужды даже в желаниях».

Консервации охотничьего уклада у первых финно-угорских переселенцев явно содействовало запустение края, поскольку описания переселений славянорусов обычно включали и рассказы о создании ими городов. С таких описаний начинается каждый из трёх периодов истории славянорусов в «Сказании о Словене и Русе».

С этим перейдём к рассмотрению рассказа об истории славянорусов в IV-VII веках. Здесь сразу надо отметить, что помимо Сказания, сведения о том, что такой период был в русской истории, присутствуют и в других источниках, а именно, в Новгородской Иоакимовской летописи (НИЛ), кроме того, в произведениях раннесредневекового германского эпоса – верхненемецкой поэме «Ортнит» и в Саге о Тидреке Бернском (Тидрексага), записанной в Норвегии около 1250 г., но составленной, как в ней сказано, по древним немецким прозаическим сказаниям и песням.

Тидрексагу и поэму «Ортнит» исследовали такие крупные эпосоведы как А.Н. Веселовский и С.Н. Азбелев. Тидрексага передает эпическое наследие, восходящее к событиям V в. – войнам гуннов во главе с Аттилой и готов во главе с Теодорихом. Эта сага вызывала интерес российских исследователей тем, что в ней фигурировали русский витязь Илья и русский король Владимир.

В НИЛ и в саге, подчеркивал С.Н. Азбелев, совпадают и имя русского князя (или короля) Владимира, и время его правления – исторический этап чрезвычайной значимости: князь Владимир был правителем Руси в период, когда она подверглась нашествиям гуннов: «Эта была, очевидно, эпоха максимального напряжения сил народа, «эпическое время», которое должно было оставить глубокий след в народной памяти. Сага называет Владимира королем. Употребление этого термина здесь оправданно: территория, подвластная, если верить саге, эпическому Владимиру, включала земли от моря до моря, простираясь далеко на восток (в чем, кстати, согласуются данные саги и НИЛ) и превосходила, как видно, размеры позднейшего Киевского государства X в. Этим объясняется интерес к Владимиру и Руси в Тидрексаге, главная тема которой, казалось бы, позволяла о них не упоминать».

Азбелев напоминает, что Веселовский, определяя условия, наиболее благоприятные для возникновения народного эпоса, охарактеризовал их как «выход в историю» и называл среди них такие события, как Троянскую войну, переселение народов, борьбу с сарацинами, отобразившуюся в старофранцузском эпосе, борьбу с татаро-монгольским игом в русской истории. По убеждению Веселовского, борьба с татарами заслонила собой другую, более древнюю борьбу, лежавшую в основе древнейшего эпоса.

«Эта более древняя борьба, – по убеждению Азбелева, – по масштабам и напряжению своему сопоставимая с борьбой против Золотой Орды… «выход в историю» древнерусского этноса следует, очевидно, соотносить не с призванием Рюрика, а с великим переселением народов. Это проявилось не только в том, что по своей типологии и ряду конкретных признаков некоторые сюжеты и персонажи былин тяготеют ещё к III-IV столетиям. В русском эпосе видны отзвуки характерного для тех времен общественного устройства и происходивших тогда действительно грандиозных межэтнических катаклизмов, судьбоносных для народов, которые выдержали эти исторические испытания. Существенно, что не одна Тидрексага отобразила крупные военные столкновения, в которых участвовали гунны и русские.

Очень интересна в контексте данной статьи и критика, которой С.Н. Азбелев подверг утвердившееся в науке мнение о том, что историческим прототипом былинного князя Владимира и русского короля Владимира из Тидрексаги послужил киевский князь Владимир Святославич (980-1014). Азбелев обращает внимание на то обстоятельство, что повествования Тидрексаги о деяниях Владимира не имеют соответствий в летописной биографии Владимира Святого. Кроме того, современные исследования основных собраний былин установили, что в качестве отчества былинного князя Владимира доминировало отчество «Всеславич». Веселовский проанализировал генеалогию русских персонажей саги и установил, что имени Владимирова отца в саге также соответствовало имя Всеслав. Таким образом, делает вывод Азбелев, былинному князю Руси Владимиру Всеславичу соответствует в Тидрексаге король (князь) Владимир Всеславич – он-то и послужил первым прототипом былинного князя Владимира.

Эти выводы Азбелева представляют особый интерес для статьи, и вот почему. Былинный князь Владимир прозывался, как известно, Владимиром Красное Солнышко. И с учетом приведенных выше выводов, это прозвание означало отнюдь не проявление ласкового отношения к нему народа (дескать, солнышко ты наше, рыбка золотая!), а маркировало его конфессиональную характеристику – солнцепоклонство, т.е. систему дохристианских верований, восходящих к традиции Подсолнечного царства. А князь Владимир Святославович вошел в историю как Святой, т.е. как Креститель Руси и как проводник христианства. Совершенно очевидно, что это были две разные исторические личности, принадлежавшие к разным эпохам русской истории, и народная память их различала, а вот историческая наука, начиная с эпохи Просвещения, стала смешивать два исторических лица в одно. И причина тому понятна: современная наука задолбила себе, что не могло быть у русской истории периода древнее, чем с IX в.

И еще немного о народной памяти. Азбелев, изучая произведения русской устной традиции, приводит произведенную в 1525 г. Павлом Иовием Новокомским (Паоло Джовио) запись ответа русского гонца в Риме Дмитрия Герасимова на вопрос, не осталось ли у русских «какого-нибудь передаваемого из уст в уста от предков известия о готах или не сохранилось ли какого-нибудь записанного воспоминания об этом народе, который за тысячу лет до нас низвергнул державу цезарей и город Рим, подвергнув его предварительно всевозможным оскорблениям». Согласно передаче Иовия, продолжает Азбелев, Герасимов «ответил, что имя готского народа и царя Тотилы славно у них и знаменито и что для этого похода собралось вместе множество народов и преимущественно перед другими московиты. Затем, по его словам, их войско возросло от притока ливонцев и приволжских татар, но готами названы были все потому, что готы, населявшие остров Исландии или Скандинавию (Scandauiam), явились зачинщиками этого похода».

Интерес Павла Иовия к воспоминаниям о готах в русской исторической традиции был вполне объясним: ведь в это время в странах Северной Европы расцвел пышным цветом готицизм, и препирательства между итальянскими гуманистами и немецкоязычными мыслителями о роли готов в западноевропейской истории набирали силу. Упоминания в рассказе Герасимова «московитов», татар и ливонцев применительно к V в. не нарушают его правдоподобия, поскольку нередко в сообщениях о древних временах использовались названия народов и мест в том виде, как они были известны во время, в которому принадлежал рассказчик.

Итак, сведения о втором этапе истории славянорусов IV-VII вв., вкратце приведенные в Сказании, подтверждаются целым рядом других источников: НИЛ, произведениями раннесредневекового немецкого эпоса и, наконец, русской устной традицией, отразившейся в рассказе русского гонца в Риме Дмитрия Герасимова о готах и о том, как их присутствие в Восточной Европе сохранилось в народной памяти. Раннесредневековый период истории славянорусов завершился к концу VII в. тем, что гунны «…повоеваша их до конца, и грады их раскопаша, и положиша Словенскую землю в конечное запустение».

Новое возрождение истории славянорусов после преодоления разрухи и запустения как результата войн с гуннами можно, по логике, отнести к VIII в. Тогда «по мнозе же времени оного запустения …приидоша из Дуная множество их без числа, с ними же и скифы и болгары и иностранницы поидоша на землю Словенскую и Рускую, и седоша паки близ озера Илмеря и обновиша град на новом месте…». Только в этой части рассказа появляется чудь, которая пришла в Приильменье вместе со всеми «из Дуная».

И здесь хотелось бы выделить два особо важных момента. Первый – это безусловная полиэтничность описываемого общества. Второй – это достаточно четкая картина социально-политического устройства данного общества, основанного на разветвленной структуре княжеской власти. Оба эти момента помогают прояснить место чуди в политии славянорусов.

Остановлюсь сначала на втором моменте. В контексте данной статьи интересно обратить внимание на то, что «беглецы словенстии» возвращаются с Дуная на земли «праотец своих», и от рода их избирают верховного князя-правителя: «…И поставиша старейшину и князя от роду же своего именем Гостомысла…», после чего «…разыдошася кииждо с родом своим по широте земли, и овии же седоша в полях и нарекошася поляне, сиречь поляки, овии полочане речки ради Полоты, овии мазовшане, овии жмутяня, инии же бужане по реце Бугу, овии дреговичи, овии кривичи, овии чюдь, инии меря, инии же древляне, и инии морава, серби, болгари сих же от роды…».

Фраза «разыдошася кииждо с родом своим» перекликается с фразой из ПВЛ: «…и живяху каждо съ своим родомъ и на своихъ мѣстѣхъ, владѣюще кождо родомъ своимъ». И.Я. Фроянов в одной из своих работ совершенно справедливо отмечал, что в данном контексте летописи термин «род» не следует понимать как структурную единицу родоплеменного сообщества и что за этим термином скрывался княжеский род, княжеская династия. Я полностью разделяю эту точку зрения, о чем писала еще в одной из первых моих публикаций по проблематике генезиса древнерусского института княжеской власти.

Вообще, надо заметить, что И.Я. Фроянов – один из немногих современных ученых (если не единственный!), кто отстаивает наличие института древнерусской княжеской власти до призвания Рюрика и указывает, что «словене имели собственных князей, власть которых была постоянной. …Мысль о новгородских князьях как привитом извне институте должна быть отвергнута… Ильменские словене имели своих вождей (князей) и до прихода варягов. Институциализация власти у них шла тем же путем, что и у других древних народов, известных этнографической науке. Но норманисты, которые на сегодняшний день составляют подавляющее науку большинство среди работников и работниц российской вузовской и академической системы, невосприимчивы к подобным соображениям. Отрицание ими княжеского института власти в русской истории до прихода Рюрика является одной из твердынь символа веры норманизма.

Тем не менее, фраза Сказания о том, что Гостомысл был поставлен «от роду же своего» как старейшина и князь, свидетельствует именно об учреждении института верховной власти, основанного на родовом наследном принципе передачи власти по мужской линии. Благодаря этому институту сообщество приобретало характер социально-политической организации, способной обеспечить людям необходимые жизненные условия даже на обширных территориях: «И тако начаша разширятися страна она вельми, а общим же имянем прозывахуся».

Таким образом, «старейшина и князь» Гостомысл возглавил сообщество из многих родов, имевших своих князей, но при главенстве княжеского рода словен. Однако взаимное расположение локальных княжеских родов относительно верховной власти и относительно друг друга, как правило, менялось во времени и пространстве, поэтому фраза «И разыдошася кииждо с родом своим по широте земли…» могла скрывать не только обширность территории, но и изменчивость структуры сообщества. В течение какого-то времени локальные княжеские роды полян, полочан, мазовшан, жмуди, бужан, дреговичей, кривичей, чуди, мери, древлян и пр. могли быть подвластны «старейшине и князю», а в какие-то периоды – нет, что, видимо, и отразилось в ПВЛ, когда мы читаем о том, что древляне имели свое княженье, «а дреговичи свое, а словѣни свое в Новѣгородѣ», т.е. какие-то княжеские роды могли покидать сообщество или наоборот, новые княжеские роды могли включаться в него.

Но сконцентрируемся теперь на вопросе, какое место в структуре славянорусской политии занимала чудь. В перечне тех родов, которые после второго запустения Словенска «приидоша из Дуная», вернулись «на землю отец своих», чудь названа в одном ряду с дреговичами и кривичами, т.е. включена в самое ядро славянорусских племен и таковым явно оставалась на протяжении всего времени вплоть до призвания Рюрика с братьями. Кроме того, Сказание сообщает о теснейшей связи чуди с лидирующим княжеским родом словен в рассказе о том, что сын верховного правителя Гостомысла, «именуемый младый Словен, сей отъи-де от отца своего в Чюдь и тамо постави град во имя свое над рекою на месте, нарицаемом Ходницы, и нарече граду имя Словенеск, и княжив в нем три лета, и умре. Сын же его Избор, сей преименова имя граду своему и нарече Изборск».

Представляется, что два отмеченных момента, содержащихся в Сказании: включение чуди в состав известных славянских племен без каких-либо оговорок и управление чуди словенскими князьями – могут быть приняты как начальные вешки на пути реконструкции истории народа чудь как носителя ИЕ. Полагаю, что со временем должна быть заново переосмыслена и историческая идентификация других летописных народов, например, таких как меря и мурома, которые якобы были «ассимилированы» славянами и в силу этого «исчезли» из истории. Современные исследования помогут уточнить, какие из летописных этносов были «иностранницы», а какие «от роду же» словенорусских князей. Но об этом позднее, в следующих публикациях.

Сейчас же я хочу обратиться к результатам исследований по исторической идентификации летописной чуди как носителя ИЕ, полученным российскими учеными еще в конце XIX – начале XX веков. Чудь как носителя ИЕ определял крупнейший российский лингвист, палеограф, историк литературы, славист А.И. Соболевский (1856-1929), причем к такому выводу он пришел в конце своего творческого пути, рассматривая проблему с вершины колоссального научного опыта. Приведу отрывок из его работы «Название рек и озер русского Севера» – одной из его последних работ, где А.И. Соболевский писал и о чуди. В этой работе представлены работы и других российских ученых, также оспаривавших утвердившийся к середине XIX века в российской науке постулат о чуди как финно-угорском народе. Поэтому я сочла правомерным просто привести большой фрагмент из статьи Соболевского:

«Сделанные нами сопоставления названий рек и озер Поволжья, Прикамья и русского севера, в целом и в частях этих названий, приводят нас к заключению, что мы имеем дело со словами одного и того же индо-европейского языка, того языка, который принадлежал автохтону восточной и центральной Европы и значительной части центральной Азии – доликокефальному скифскому народу.

Предания об этом народе – чуди – еще живут на русском севере. В уездах Архангельской губ. Холмогорском и Шенкурском, ближайших к Северной Двине, рассказывают, как отчаянно чудь защищалась от русских и как она была побеждена и истреблена. Сообщают одну подробность. Чудь жила в ямах; выкопанные ямы покрывались крышами на столбах; на крыши накладывались земли и каменья. В Никольском уезде Вологодской губ. Помнят о «поганом» народе, который прятался в ямы, прикрытые землею. В Вятской губ. как будто есть следы чуди в местных названиях. Восточные финны – черемисы, вотяки, пермяки, зыряне считают себя не автохтонами, а пришельцами на места, прежде занимавшиеся другим народом – чудью. Их предания с замечательным согласием рисуют чудские ямы: это углубления, вырытые в земле и покрытые деревянной крышей, на которую насыпалась земля. …В «Русско-скифских этюдах» …мы привели наблюдения А.П. Богданова, что в курганах губерний Ярославской (уезды Ярославский, Ростовский, Мологский), Тверской, Владимирской, Московской были погребены долихокефалы. Тот же А.П. Богданов определил черепа с берегов Ладожского озера, доставленные ему А.А. Иностранцевым, и из Боричского уезда Новгородской губ., из раскопок Передольского, как принадлежащие долихокефальным костякам. Н.М. Малиев, исследовав 20 черепов из Ананьевского могильника Чистопольского уезда Казанской губ., нашел, что они принадлежат долихокефалам. Тот же ученый, рассмотрев добытые из Бабьего бугра у древнего Бóлгара «бóлгарские» черепа, пришел к тому выводы, что эти черепа «имеют больше всего сходства с курганными черепами Московской губ., принадлежат к типу длинноголовых, имеют тот же головной указатель, также сильно развиты в высоту». Совершенно естественно «утверждать, что на востоке России, на Каме и Волге, в Болгарах, жило в древности длинноголовое племя, по своему анатомическому строению сходное и, может, генетически связанное с племенем, населявшим центральную полосу России». Данные Малиева, по мнению антропологов, «подтверждают долихокефалию первобытных насельников (русского) востока». Мы выше сказали, что не будем останавливаться на чуди. Но на одной подробности ее быта, о которой говорят предания, не излишне сказать несколько слов. Чудь, по преданию жила в ямах, покрытых крышами с наложенной землёй. В «Русско-скифских этюдах» мы приводим слова Мелы о современных ему жителях Тавриды, скифах сатархах и, между прочим, следующее: «Выкапывая в земле жилища, они живут в пещерах или землянках». Другое ценное свидетельство относится к той местности, где в древности жили также скифы. В «Описании славные реки Иртыша», составленном около 1675 г., Спафарий говорит: «А на правой стороне, вниз по реке Иртышу, меж Тары и Соленых озер есть озеро Бараба и около того озера и далее близ Томского города именуется Барабинская волость; и в той Барабинской волости живут татары, которые преж сего платили ясак великому государю и Аблаю-тайше, а ныне только великому государю платят. И те татары говорят по-калмыцки и по-татарски, а жилище их есть – копают в земле погреба; и князцы у них есть, и городки копаные; и звериные промыслы всякие промышляют».

Нынешние финны русского севера и Поволжья – остяки, пермяки, вотяки, черемисы – еще сохраняют употребление чего-то похожего на чудские ямы, как видно из рассказов И.Н. Смирнова. В одном же из своих трудов он говорит: «В Луговой стороне на огороде или на гумне черемисина можно встретить небольшую коническую постройку из тонких жердей, возвышающуюся над довольно глубокой ямой. В настоящее время эта постройка служит овином, сушилом для снопов… Было время, когда эта постройка имела более важное значение – служила жилищем человека. Она представляет собой точную копию западно-финской коты, о которой финская поэзия говорит, что она была первым жилищем. Намёки на то, что и на Волге кота некогда исполняла свое первичное назначение, имеются у арабских путешественников, посещавших волжскую Болгарию. Ибн-Даста говорит, что соседи Болгар на зиму забираются в ямы, над которыми возвышаются обложенные землёй кровли, напоминающие кровли христианских церквей». В другом труде И.Н. Смирнов говорит: «Вот как описывает древнее пермяцкое жилье, со слов пермяков, Добротворский: «многие рыли себе жилище в земле, закрывая его сверху прутьями и жердями. Пола в таких землянках не было; для спанья на земле постилали сено. Пещеры нагревались при помощи «теплины», которая раскладывалась по середине ямы… Землянки вырывались обыкновенно на высоком месте, где-нибудь на берегу реки, на пригорке среди леса». Характер таких подземных жилищ сохранился у пермяков и теперь еще в тех избушках, какие устраиваются для лесования. Остатки таких жилищ в виде ям видел сам Добротворский на горном берегу реки Летьки. Видят их в большом количестве и в Вологодской губ.; там они встречаются группами по 10-15, представляя собою целые исчезнувшие селения».

Зап.-финск. кота, черем. куда – несомненно потомство др.-иранск. и скифск. kata, к которому восходит *кът- в Ректа, Охта и т.п. и польс. и малорусск. хата.

Очевидно, финны в древности, а потом и татары, заняв территорию чуди, воспользовались ее культурным опытом. Но конечно, в черемисской или в пермяцкой постройке мы не имеем права видеть копию жилища древней чуди – скифов крайнего севера.

Еще несколько слов о чуди. Мы, может быть, имеем след одного ее обычая, находящийся теперь у бывших соседей чуди на крайнем севере… В «Русско-скифских этюдах» (эт. IV) мы привели сообщение Мелы о татуировке агатирсами лица и конечностей, т.е. рук и ног. Из народов Европы знают татуировку конечностей вогулы. Вот что рассказывает русский ученый путешественник Н.В. Сорокин: «Упомяну о так называемой вогульской тамге. У большинства вогулов (как мужчин, так и женщин) на руках (повыше кисти) и ногах можно заметить различные узоры, состоящие из темно-синих черточек, квадратиков и точек. Смотря по комбинации этих фигур, получаются или кресты, или четырехугольники с лучами во все стороны и т.д. Эта татуировка тела, сколько мне удалось узнать, имеет различные основания. В большинстве случаев молодые женщины или девушки разукрашивают себя ею ради кокетства… Мужчины же имеют несколько иную цель. Во время охоты, бродя по лесам Урала, вогул время от времени вырезает на стволах деревьев те узоры, которые он имеет на руках или ногах, и так как каждое семейство имеет свою тамгу, то всякий охотник, идущий по лесу и замечающий вырезки на деревьях, может быть смело уверен, что вогул из такого-то семейства прошел по этим местам…».

…Мы знаем, что вогуличи, некогда многочисленное и воинственное племя, занимали северо-восток Европы, спускаясь на юг ниже Вятки и Перми. Представляя собой в антропологическом отношении смесь двух или нескольких народов, они, по-видимому, являются потомками чуди – до известной степени. Между прочим – они (и остяки) – долихокефалы…

Отличный знаток черемисов, среди них родившийся, И.Н. Смирнов говорит: «Страна, в которой окончательно осели черемисы, не была пустыней, когда они в ней появились. Главные воды территории от Волги до Вятки были известны человеку задолго до начала черемисской колонизации. Все они имеют названия, не соответствующие по своему составу черемисским… Из того обстоятельства, что вотские названия носят мелкие речки, можно заключить, что вотяки, подобно черемисам, застали край… уже со следами человека. Разнообразие названий необъяснимых ни из черемисского, ни из вотяцкого языка… пока не поддаются еще объяснению из живых финских наречий и принадлежат, судя по сходству или даже тождеству, – народу, занимавшему громадное пространство от меридиана Москвы до меридиана Перми»…

Н.М. Малиев сообщает: «Мордва Самарской губ. Принадлежит к двум разновидностям этого племени – мокше и эрзе. Отличаясь друг от друга по языку и одежде, они отличаются между собой, хотя с трудом, и по своим внешним физическим особенностям. Вообще мордва представляет население со смешанными типами. Между ними встречаются и брюнеты, и блондины; однако, между мокшей более субъектов с белой кожей, со светлыми или рыжими волосами и голубыми глазами, словом типических финнов, ерзяне же имеют более темного цвета кожу, темные волосы, большие бороды». По словам Н.М. Малиева, мордва известна в Самарской и Симбирской губ. «своим физическим дородством» и отличается «от других тщедушных племен финского племени крепостью телосложения». «Мордва – народ крепкий, здоровый, широкоплечий, с сильно развитой костной и мышечной системой»… «Места близ Тарноги, впадающей в Кокшенгу с левой стороны, по преданию памятны нападением какой-то чуди некрещеной. Предание утверждает, что жители семи волостей кокшенгских, услышав о приближении неприятеля, собрались к погосту волости Шендинской помолиться… Чéрная чудь подошла… Чудь одолела… ворвалась в погост и ограбила церковную казну в церкви Николая Чудотворца». По нашему мнению, предание относится к набегу черемисы. Это название оно исказило в черную чудь.

«В громадной излучине, образуемой (Камой), …обхватывающей части Глазовского, Слободского и Оханского уездов, – везде слышатся поразительно однообразные предания о бывшей здесь чуди, исчезнувшей совершенно бесследно при появлении русского племени. Вы встречаете массу чудских городищ, на месте которых в большинстве случаев стоят русские деревни с финско-пермяцким окончанием -ва. Но есть городища в местности безлюдной, поросшей дремучими лесами. Вы находите значительное количество преимущественно медных, железных, и изредка серебряных вещиц, обломков и т.д. своеобразной, характерной чудской работы. В пермском и далеком от него Слободском уезде эти медные находки аналогичны как по внешнему виду, так и по химическому составу металла, что указывает на принадлежность чуди Пермской, Вятской и, вероятно, Вологодской губерний к одной эпохе, к одному племени, содинаковыми жизненными привычками и историческим прошлым»… Н.М. Малиев дает сведения о внешности вогулов, живущих по реке Лозве: «цвет кожи различен, у одних смуглый, у других более светлый; есть немало совершенно белокурых. Волосы на голове длинные, черные или светлые, мягкие; лишь одного видел я сильно кудрявого, и это был блондин… Цвет глаз серый, голубой, карий…».

Из статьи В.Н. Майнова «Первая антропологическая выставка в Москве»: «…два черепа из курганов Подольского уезда Московской губ., возбудившие значительный интерес, так как они противоречивы своей длинноголовостью общепринятым мнениям»… «В Московской губ. …около IX века встречаем весьма характеристичный длинноголовый народ, по антропологическим признакам своим весьма сходный с курганным племенем царства Польского, Галичины и Минской губ… Курганное племя в особенности густо заселяло Подольский, Московский, Бронницкий уезды»… «Наибольший интерес из всей краниологической коллекции представляет несколько черепов, найденных проф. Иностранцевым в траншее нового Сясьского канала и принадлежавших несомненно представителям каменного века»… «В Олонецкой губ. раскопки производились Барсовым в Лодейнопольском уезде… Черепа и здесь оказались принадлежащими к длинноголовому типу»… «Северные древние кладбища были изучены Зенгером… Мы имеем перед собой два типа: чудский скорее чисто брахикефальный и каменный золотицкий (из с. Нижняя Золотица Архангельской губ.), видимо стремящийся заявиться долихокефальным. Какому народу принадлежали эти последние черепа, покрыто еще мраком неизвестности, хотя все заставляет предполагать, что раньше финнов через северную и западную Россию проходило какое-то мезатикефальное племя»… «Проф. Самоквасов экспонировал свою коллекцию длинноголовых черепов Суджанского уезда Курской губ… Суджанское племя ближе всего стояло к Московскому племени… Резкие долихокефалы во время курганного периода доходили на юг до пределов нынешней Курской губ.»…

Пространная Западная Сибирь по названиям своих рек, озер, гор, несомненно, связана с Россией. …Русские принесли в Сибирь и свои предания о чуди. Им обязаны своим происхождением названия чудская могила, чудская копь (на Алтае) и т.п. О чудах как о собственниках богатых могил в Тобольской губ. говорят документы 1669 г., изданные П.П. Пекарским в Известиях Р.Археолог.Общ., т.V.

А.Ф. Лихачев в докладе «Скифские элементы в чудских древностях Казанской губ.» говорит «замечательная аналогия Ананьевского кургана (Вятской губ.): с одной стороны, с чудскими курганами в Сибири, и с другой с курганами в южной России, представляет повод причислить и этот памятник к числу чудо-скифских».».

Итак, Поволжье, Прикамье и Русский север, согласно Соболевскому и его коллегам, были населены носителями индоевропейского языка – языка автохтонного населения Восточной Европы, которое Соболевский называет скифским («впредь до подыскания более подходящего термина», поясняет он в начале статьи) и к которому относилась чудь. Для продолжения исследования вопроса о народе чудь как носителе ИЕ необходимо учесть такую особенность, как смена имени народа в ходе миграций, что отмечается и в Сказании, причем отмечается на протяжении всего рассказа, начиная с древнего периода, что расходясь по разным странам, племена «прозвашася различными проимяновании».

Эта особенность касалась и чуди. В преданиях и в других произведениях устной истории летописная чудь выступала под иным именем, и работа с этим именем дала дополнительный материал для исследования проблемы. Данный материал будет представлен во второй части статьи.

2 часть.

Вплоть до XVIII-XIX вв. в русской исторической мысли было известно о народе чудь как носителе индоевропейских языков (ИЕ). Например, иеродиакон Холопьего монастыря на реке Мологе Тимофей Каменевич-Рвовский в работе «История о начале Русской Земли и о создании Новгорода» (1699) писал о чуди как о потомках скифских жителей, вернувшихся с Дуная в прежние места обитания: «Скифские жители, беженцы словенские вспомнили о земле своих предков, что лежит ныне пустая и никем не хранимая… И снова пошли они с Дуная, бесчисленное множество, с ними же и скифы, и болгары, и другие народы пришли в землю словенскую и русскую… и разошлись каждый со своим родом по всему простору своей земли: одни сели в полях прозвались полянами… овие кривичами сиречь смолняне, …овие же чудь, …и иние же в разные именования прозвашася…».

Довольно долго в науке бытовало убеждение, что у Иордана в списке народов Германариха упомянута и чудь: «Германарих, благороднейший из Амалов, который покорил много весьма воинственных северных племен… Немало древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим. Покорил же он племена гольтескифов, тиудов, инаунксов, васинабронксов, меренс, морденс, имнискаров, рогов, тадзанс, атаул, навего, бубегенов, колдов». Как раз в комментариях Скржинской тиуды (Thiudos) – это чудь, причем слово Inaunxis разделялось на in Aunxis, что, в свою очередь, толковалось как чудь олонецкая, хотя уже в то время отмечалось, что этнические названия списка были, очевидно, непонятны Иордану.

В современных исследований отказались от толкования Thiudos как чудь и видят в нем готское Þiuda – народ. В статье С.В. Ярцева напоминается, что еще фон Гринбергер восстанавливал начало списка словосочетанием «скифские народы». Весь список, подчеркивал Ярцев, сильно испорчен, происхождение его неизвестно, возможно, список является собственной этнической реконструкцией Иордана на основе сведений из каких-то устных источников, воспринимавшихся на слух. Цель – «дотянуть» образ Германариха как завоевателя до уровня Александра Великого.

Данный пример лишний раз подтверждает, что попытки доказать финно-угорскую принадлежность летописной чуди не находят никакого прямого подтверждения в источниках, и сторонники этой идеи время от времени вынуждены обращаться к лингвистической эквилибристике, хотя данный метод надежных результатов не дает. Здесь хочется попутно заметить, что упоминаемые Иорданом меренс и морденс вполне оправданно отождествляются с летописными мерей и мордвой. Но и для носителей этих этнонимов мы не найдем у Иордана данных, подтверждающих их принадлежность финно-угорским языкам. Но из русских летописей мы знаем, что меря это – «первьии насельници… в Ростовѣ», т.е. создатели Ростова. Но у нас нет сведений о том, чтобы финно-угорские народы возводили города – неизвестно это ни из истории их прародины в Зауралье, ни из их исторически верифицируемой истории в Восточной Европе. Говорить что-то определенное о языке мери тоже нельзя, поскольку согласно современной науке, меря «исчезла», а все привязки мери к финно-угорскому языку сугубо гадательные.

Фактически финно-угорскими народами среди летописных народов мы можем считать только тех, кто доныне является носителями финно-угорских языков, например, мордву. Но здесь есть другой интересный момент. Все названия этого народа – как собирательное мордва, так и самоназвания эрзя и мокша – являются индоевропейскими по языковой принадлежности. Например, мордва, согласно современным исследованиям, этимологически восходит к ирано-скифским языкам. Хочу вспомнить мою, так называемую, «формулу» этногенеза: язык – от одного «родителя», а имя – от другого. Исходя из индоевропейской этимологии этнонима мордва, логично предположить, что в этногенезе мордвы принимал участие индоевропейский «родитель». То же самое, вероятно, касалось и этногенеза ряда других нынешних носителей финно-угорских языков.

Но вернемся к чуди и обратимся к тому материалу, который сохранили для нас русские источники. В русских преданиях, в произведениях русской литературы XV в., но восходящих к более ранним произведениям, имя чуди отождествляется с именем волотов. Известный русский языковед и исследователь произведений устной народной традиции Ф.И. Буслаев соединял имена чуди и волотов в записанных им народных преданиях и отмечал, что волоты/велеты или чудáки были древними жителями Сибири и что от них остались курганы. Жили они, согласно преданиям, в неприступных горах, дремучих горах или диких степях. В народной памяти сохранился их баснословный облик и чудовищная сила. Это предание подкрепляется сведениями В.Даля, который в статье о волоте приводит записанные в Сибири предания о том, что целый народ волотов заживо ушел в землю.

Интересные для данного исследования отождествления встречаются в различных памятниках русской письменности и литературы, например, в таких, как Палея Толковая. Известно, что Палея Толковая – памятник древнерусской богословской и философской мысли, памятник, в котором пересказываются библейские книги с полемическими толкованиями и комментариями. Согласно В.М. Истрину и О.В. Творогову, Палея Толковая является древнейшей из известных на Руси редакций палей, поэтому ее лексика наиболее интересна для нашего анализа. В рассказе о Ное и потопе говорится, что в то время, когда Бог предложил Ною построить ковчег, «тогда бо бъша шюдове на земли рекша волотове…». Явно, что все чередования в начале слова шюдове/чудове – варианты одного и того же слова.

Эта фраза, взятая в более широком контексте, в переводе выглядит так: «…повелел делать ковчег в длину 300 локтей, в ширину 50 локтей, в высоту 30 локтей… Тогда были люди могучие, великаны: их 300 локтей, а наших 3000, их 50, а наших 1000, их 30 локтей, а наших 900. Из перевода ясно, что чудове и волотове воспринимались русскими книжниками как слова-синонимы с общим значением люди могучие, великаны, а также – гиганты, исполины. Этот момент важен для понимания исходной этимологии слова чудь, поэтому продолжу рассмотрение соответствующего материала в словарях. Достаточно много материала имеется для слова волот.

В «Словаре древнерусского языка» волот это – великан: …гиганты, еже сут(ь) волотове… Александрия, 333. XVI в. Был и женский вариант слова: волотка, вар. щурка – исполинка. Те же самые сведения находим мы и в словаре И.И.Срезневского. Аналогичные примеры приводятся в «Словаре древнерусского языка»:

В словаре В.Даля разъясняется: волот, велетень в южных говорах – это гигант, великан; богатырь, человек необычайного роста, а иногда и силы; в волотах сказочных, в богатырях сила соединяется с ростом и дородством. В украинском и белорусском языках встречается в формах и велет, и волот.

М.Л.Серяков приводит мнение А.Брюкнера, который связывал происхождение слова со ст.-слав. велий – «большой, великан», а также А.Преображенского, который относил к этому же кругу понятий веле – «очень, сильно» веле-мудр, велеть, повелевать.

Теперь посмотрим, что имеется в словарях непосредственно по слову чудь. В Полном церковно-славянском словаре Г.Дьяченко находим слово чудин/чудъ, значение которого, как и у волота – «великан», со ссылкой на выдающегося слависта XIX в., словенского и австрийского языковеда Франца Миклошича (1813-1891). Но тут же приводится и слово чудь, для которого со ссылкой на В. Томсена, дается значение «различные финские племена». Приводится это значение просто так, в виде голой декларации, без какой-либо этимологии или других разъяснений. Но ссылка на В. Томсена объясняет, что составитель словаря Г.М. Дьяченко (1850-1903) работал в то время, когда авторитет норманиста В. Томсена котировался очень высоко, поэтому Дьяченко явно старался идти в ногу со временем. Интересно также, что именно ярый норманист В. Томсен выступает и «экспертом» в вопросе об исторической идентификации летописной чуди как «различных финских племен». Причина понятна: у норманизма и у концепции финно-угорского субстрата в Восточной Европе один и тот же источник – шведский политический миф, а не научная основа, что я и собираюсь показать в моих статьях. Поэтому «экспертизу» Томсена я оставляю в стороне и остановлюсь на варианте чудъ/чудин, взятым Дьяченко у Миклошича.

Южнославянское слово чудин образовано по аналогии с южнославянским русин, тогда чудъ сравнимо с общеславянским рус. Русин и рус в русском языке дают этноним русь женского рода. Следовательно, таким же образом из славянских чудъ и чудин должен был в русском языке образоваться и этноним женского рода чудь, в котором и грамматическая форма, и этимология славянские, присутствие финно-угорских языков никак не просматривается.

Этот вывод дополнительно усиливает обращение к санскритским параллелям, которые можно найти в статье А.Е.Федорова и А.В.Рачинского, где, в частности, рассматривается санскр. слово cūḍā [чуда] вместе с фонетически и семантически родственными словами. Звуки «k» и «c» [ч], по замечанию авторов, чередуются в санскрите: kuta [кута] – вершина, пик, наивысшая точка, cuda [чуда] – кончик, вершина [Monier-Williams, 1960]). К «семантическому кусту» авторы относят: санскр. cūḍā [чуда] – 1) хохолок, вихор (на макушке), 2) гребень петуха, 3) кончик, 4) вершина; kuḍ [куд] – жечь, обжигать; kūṭ [кут] – гореть, пылать, быть охваченным огнём, kūṭ a [кута] – вершина, пик, наивысшая точка; kuṭaru [кутару] – петух; kud [куд] – окружать; kuṭ [кут] [формы: kuṭati – кутати, ср. русск. «кутать»] – гнуть, изгибать, 2) быть нагретым, сожжённым; kuṭi [кути] – поворот, извилина (М. Монье-Вильямс (1960) сопоставляет cūḍā [чуда] с kuṭa [кута] – вершина, пик, наивысшая точка).

Наблюдается семантическая и фонетическая близость санскритского термина «kudu» со славянскими словами, имеющими корень «куд»/«цуд». Так, славянский корень «куд»/«цуд» образует: (1) слова, обозначающие объекты округлой, изогнутой формы, и результат закручивания: «кудри», «кудаса» – метель, вьюга, «кудель» – свиток, свёрток шерсти, kudol (словацк.) – клубы (дыма, пыли), «кутать»; (ср. литовск. kuodas [куодас] – 1) чуб, хохол, вихор, 2) кудель); (2) слова, обозначающие чистоту: словацк. «cudit’» [цудить] – чистить, «cudnost’» [цудность] – целомудрие, «cudny» [цудны] – целомудренный, девственный, невинный (ср. русск. «цедить» – «пропускать сквозь цедилку, сито, холст, для очистки». Церк.-сл. «цедило» – сосуд с сеткой на дне для процеживания жидкости для очистки: «страхом же Божиим, аки цедилом очищая»); (3) слова, обозначающие колдовство и превращение: «кудо» (чудо), «кудесник» (чудесник) – волхв, «кудесить» – волховать, колдовать, ворожить, «кудеса» – чудеса, «кудеса» – название святок с переодеванием, «кудъ» – чёрт, бес.

В частной переписке А.Е. Фёдоров любезно дополнил список еще несколькими важными понятиями: македонск.: чуди – 1) удивлять, изумлять, 2) – восхищаться, восторгаться ч.-л., 3) обдумывать, раздумывать; словенск.: čud – темперамент, нрав, čut – чувство, чутьё. Таким образом, мы видим фонетическое и семантическое родство южнославянского чудъ и, соответственно, русского чудь с санскрит. cuda [чуда] – кончик, вершина и kuta [кута] – вершина, пик, наивысшая точка, имеющими значения высоты, возвышенного положения над окружающими предметами. Очень важным является семантическое родство санскр. cuda/kudu с русскими словами, имеющими корень куд-: «кудесник» (чудесник) – волхв, «кудесить» – волховать, колдовать, ворожить, «кудеса» – чудеса, «кудеса» – название святок с переодеванием, «кудъ» – чёрт, бес, поскольку эти значения уже на более широком семантическом поле роднят чудь с волотами, которые как будет показано ниже, являлись иносказательным прозвищем божества Волоса/Велеса как волхва и кудесника. Фонетическое родство македонских и словенских слов, имеющих значения эмоционально возвышенного состояния, с русскими понятиями чудеса и кудесник дополнительно подкрепляет отмеченную связь.

К этим рассуждениям следует присовокупить и такие значения санскр. cūḍā [чуда] как хохолок, вихор (на макушке), но также и вершина, в которых просматривается связь волос со значением высоты, а литовск. kuodas [куодас] – 1) чуб, хохол, вихор, 2) кудель – говорит о том, что данные слова родились в Восточной Европе до ухода ариев на юг. В форме санскр. cūḍā [чуда] это слово «мигрировало» вместе с ариями на восток, а от русского «кудесник» или «кудъ», т.е. «волхв/волохатый» родилось литовское куодас как чуб, хохол или кудель. Вихор или хохол на макушке как особая «прическа» могла быть исходно связана с культом Волоса. Особый ее смысл в традиции русов подчеркивается тем, что, по описанию Льва Диакона, свисающий клок волос как признак знатности был на голове у князя Святослава.

Выявленное семантическое родство названия чудь с древнерусскими волотами, а также связь этого слова с кругом понятий, означавших колдовство, волхование и др. прочно привязывает чудь к русской языковой традиции. Кроме того, семантика этого слова находит параллели в санскрите и южнославянских языках, что говорит об архаичной природе этого слова в ИЕ еще до разделения их общности в Восточной Европе.

В первой части статьи было отмечено, что с именем чудь связано немало важных топонимов. Но известно еще большее количество топонимов, связанных со словом волот/велет или образованных от его основы вол-/вел. Реку Волотию, впадающую в Ильмень-озеро, выделил в одном из летописных вариантов Ф.Гиляров. А.Н. Веселовский отмечал скопление таких названий и для гидронимов, и для населенных пунктов, как: «…деревня Волотовка Струнской волости, там же деревня Волотовное, Волотовнев и река Волотовка, приток Оболи, по которой шел путь «из варяг в греки»…». В России такие топонимы чаще всего встречаются в северной и центральной частях страны. Например, есть две реки Велетми, впадающие в Оку. В Верхнем Поднепровье есть река Велетовка и река Волотынь (Волотыня). Велинка – река близ Бронниц Московской области; река Велеса – приток Западной Двины: река Велья в Калужской области; река Вельга – близ Нудоли; речка Веля близ Сергиева Посада Московской области; речка Веля – приток Дубны; река Воложба (правый приток Сяси) в Бокситогорском и Тихвинском районах; река Волошня близ Волоколамска Московской обл.; река Волот близ Тулы; озеро Велье близ Опочки и т.д.

Помимо гидронимов названия от слов волот/велет давались населенным пунктам и историческим местам. Известно Волотово поле близ Волхова, где, по преданию, захоронены новгородские богатыри и правители, в том числе и легендарный Гостомысл, дед Рюрика. В Новгородской области есть село Волотов, где в 1352 г. была воздвигнута церковь Успения Богородицы. Помимо этого, отмечает Серяков, есть город Волот в Новгородской области, а также есть менее значительные населенные пункты, которые называются Волотово, Велетов, Волотя, Велетя и др. Но называет Серяков и Волотово городище в Западной Сибири за рекой Таз. К этому можно добавить и Волотово городище, которое упоминается в «Росписи рекам поморским, морским берегам от усть реки Тенуя» по книге Большого Чертежа: «…от Таз реки морским берегом 20 верст, пала в море речка Денга да речка Воема, …а промеж тех речек Волотово городище». Существуют топонимические названия, связанные с Волотом на Верхней Волге – озеро Волотовское под Костромой, деревня Волотово Буйского района в Костромской области и др.

Можно также назвать Велс – поселок на реке Вишере; Велино – станция недалеко от Смоленска; Велетьма – населенный пункт недалеко Мурома; Вельск – город на реке Вача; Велиж – город на реке Западная Двина; Вельядь – старинное название ливонского города Феллин; Велегож – небольшой городок близ Тарусы в Калужской области; Велилы – село на реке Пола, западнее Осташкова; Вележево – село на реке Восьма, восточнее Пущино; Велино – деревня близ станции Шатурторф в Московской области; верхнее и нижнее Велино – сёла на реке Велинке, близ Бронниц в Московской области; Вельцы – деревня на правом берегу Волхова; Волот – город на речке Волот близ Тулы; село Волотово в Лебедянском районе Липецкой области; село Волотово в Чернянском районе Белгородской области; село Волотово в Лежневском районе Ивановской области; Волошута – деревня на реке Кердь близ Пронска в Рязанской области; Волошово – село близ Городца Нижегородской области; Волоша – село в Ровненской области; деревни Велеша и Вельца в Волховском районе Ленинградской обл. и т.д.

Топонимов от волот/велет, наверняка, намного больше, но для данной статьи вполне достаточно, чтобы продемонстрировать их явно особую значимость для русской традиции. К вопросу об этой значимости я еще вернусь. Теперь же важно провести сравнение (хотя бы в самом кратком виде) преданий о чуди и о волотах, как они сохранились в русской устной традиции.

На Русском Севере сохранилось немало преданий о чуди, сходных с рассказом, приведенным в начале статьи, о чуди, ушедшей или заживо захоронившей себя в землю. Вот что сообщает одно из преданий, записанных в поселке Афанасьево Кировской области: «…И когда стали появляться по течению Камы другие люди (христиане), эта чудь не захотела общаться с ними, не захотела поработиться христианством. Вырыли они большую яму, а потом подрубили стойки и себя захоронили. Это место так и называется — Чудской берег». Иногда говорится, что чудь ушла жить в другие места, но уходя, оставила много кладов. Клады эти заговорённые, «заветные»: на них наложен завет, найти их могут только потомки чудского народа. Чудские духи в разных обличьях (иногда в облике богатыря на коне, иногда зайца или медведя) охраняют эти клады. В тексте другой старинной записи в селе Зуйкаре Вятской губернии рассказывается про «чудской клад» в Чудской горе на правом берегу Камы, про чудáков ужасного вида, охраняющих клад, про чудские могилы. О чудских могилах упоминается и в рассказе Н.Рериха о чуди на Алтае. Рерих описывает их как погребения, уставленные большими камнями.

По теме преданий о чуди в Вятском крае имеется важная статья кировского историка В.В. Низова. Он приводит данные из «Повести о стране Вятской», составленной в конце XVII в. В этом источнике рассказывается о том, что новгородские дружинники «слышаху о Вятке реке и иже по ней живущихъ чуди, отяковь», пошли вниз по Вятке реке «узревше на правой стране на высокой прекрасной горе устроенъ град чудской…», называемый чудью «Болванский городок». Новгородцы решили остановится на Вятке и построить «общей един град», чтобы защищаться «от нашествия супостатъ иноверцевъ чуди, отяков, черемис и иныхъ народовъ».

Предания о заселении Вятки чудью как первопоселенцами этих мест, стали записываться в конце XIX в. Краеведы отмечали, что даже в XIX в. жители многих сел и деревень верхнекамских Кайской (Кайгородской), Трушниковской волостей Слободского уезда и Зюздинской волости Глазовского уезда Вятской губернии вели свою родословную от местной чуди, оставившей «чучковники» (могильники чуди), куда они приходили (обычно в семик) поминать родителей, городища (Шудья-кар у деревни Харинская Зюздинской волости) и полузасыпанные ямы. У села Зюздино-Воскресенское в Каму впадала река Чудь. Большинством населения названных уездов было русское население, но были там и коми-пермяцкие приходы.

По преданиям, как сообщается в статье Низова, чудь населяла также земли по верхнему течению реки Кобры (правого притока Вятки) и ее притокам Черная, Соз, Лебедка и правым притокам Вятки Березовка и Подрезчиха. В Сырьяновском стану того же уезда на реке Нижней Осетровке (Лысковке) находилось Чудское городище. Выше по течению в Вятку впадала слева река Чудовка. В 1883 г. пермские жители починка Булатовского Слудковской волости Орловского уезда рассказывали, что в давние времена в этих местах по берегам реки Летки в лесных землянках жила «чюдя», которая «пням молилась». «Чудя» при распространении христианства отказалась «веру свою в воде смывать» и ушла в глухие леса. Когда миссионер Стефан Пермский пришел туда с вооруженными людьми, то чудь выкопала ямы, покрыв их жердями, укрылась в них и подрубила кровельные подставы. Крыша упала и всех чудских людей задавила. Так и пропала слудковская чудь.

По наблюдениям местных краеведов, продолжает Низов, в VII-X вв. чудь жила довольно густой массой по течению реки Чепцы и ее притокам. В этих местах, а также на правом берегу реки Вотки, по преданиям, «издревле обитала чудь белоглазая». В удмуртских легендах рассказывается еще об одной чуди – чуди светловолосой, которая в древние времена поселилась на Каме. Вверх по Каме чудские люди заселяли левобережные прикамские Очерский, Оханский, Добрянский и Соликамский районы современной Пермской области, Кудымкарский район Коми-Пермяцкого округа, низовья реки Чусовой и бассейн Вишеры.

Как видим, предания о чуди в Вятско-Пермском крае распадаются на два типа. Овеянные фантазией народных сказителей таинственные истории о заговоренных кладах чуди, охраняемых чудскими духами – это мифопоэтическая традиция, народная поэзия, художественный вымысел анонимных сочинителей из народа. Но четкая локализация расселения чуди по Вятке и Каме, выявленная местными краеведами – это уже достоверные исторические сведения, из которых мы узнаем о чуди как народе, жившем бок о бок с отяками и черемисами, но бывшей отдельным от них народом.

С чудью связывалось возведение городов, в которых проживали и представители других народов. Но как и было сказано в статье Соболевского (см. первую часть статьи), в памяти данных народов сохранилось, что они заселяли эти края, как уже освоенные чудью. Очень важны данные краеведов о том, что жители части русских сел в Прикамье вели свою родословную от местной чуди. Не менее важно подчеркнуть, что враждебность новгородцев и чуди основывалась, очевидно, не на межэтнических противоречиях, а на межконфессиональных или религиозных: новгородцы несли с собой христианство, а чудь была привержена каким-то языческим верованиям, от которых она не хотела отказываться.

Но даже и наиболее мифологическая часть преданий о чуди содержит свое историческое зерно, поскольку по словам исследовательницы преданий русского Севера Н.А. Криничной, мотив погружения чуди в землю («чудь в землю ушла») либо мотив самозахоронения («чудь живьем закопалась»), определяющих специфику преданий о чуди, в основе своей содержат мифологему, соотносимую с погребальными сооружениями – своего рода «домиками мертвых».

Чрезвычайно существенной информацией являются рассказы о том, что в городах чуди проживали и финно-угорские народы: например, в «Повести о стране Вятской – это отяки или предки удмуртов и черемисы или предки марийцев. Это наверняка, и определило то, что предания о чуди, как отмечают современные этнографы, характерны для разноэтничных традиций (русские, финны, вепсы, коми-зыряне, коми-пермяки). Но для историка важно определить этнический исток этих преданий, т.е. выяснить, кто выступал донором культурных традиций в полиэтничной среде древней Руси, поскольку данный факт важен для понимания генезиса российской полиэтничности.

Известный этнограф Е.С. Данилко, проводившая полевые исследования среди зюздинских и язвикских коми-пермяков, отметила, что у них предания о чуди обнаруживают связь с культом предков, отмеченную еще краеведами рубежа XIX-XX вв. Культ предков выражался в специальных ритуалах, которые проводились на местах древних захоронений и городищ, приписываемых чуди. И.Н. Смирнов в конце XIX в. описывал бытование традиции поминания «чуди» как предков у зюздинских пермяков таким образом: «В с. Зюздино Глазовского уезда в семик и прочие поминальные дни носят на чудские могилы еду в берестяных коробочках. Вешают коробочки на сосны и ели и говорят: «Помяни, Господи, чудака NN» и называют имя, передающееся из рода в род».

Хорошо известно, что основным моментом в семично-троицком цикле у русских, украинцев, белорусов были поминальные обряды, при этом особенно широко этот цикл отмечался у русских. Конечно, можно предположить, что русская традиция поминальных обрядов в семик могла быть воспринята пермяками в лоне христианства. Но такой атрибут как берестяная коробочка в качестве посуды для ритуальной еды говорит о том, что эти поминальные обряды на чудских могилах уходят в дохристианскую древность. Известно, что береза является древнейшим объектом поклонения для многих носителей индоевропейских языков, а также для народов, на культурогенез которых они повлияли. Известный индолог Н.Р. Гусева писала, что самое древнее слово санскрита, означавшее «дерево», буквально переводится как «береза». Вследствие этого и береста сделалась частью этого культа берёзы. Гусева писала о том, что «некоторые брахманские группы, имеющие предков-арьев, соблюдают обычай написания на бересте брачных договоров… На путях арьев в Индию – в Средней и Центральной Азии – обнаружены сотни рукописей на бересте, относящиеся к I-му тысячелетию до н.э. Их содержание связано с традициями не только буддизма, который распространялся здесь, но и индуизма, в той его части, которую привнесли в Индию арьи».

Культ поклонения березе и особое уважение к бересте, как его части, арии унести из Восточной Европы. Это значит, что береза была для древних русов и ариев деревом деревьев – Деревом. Отсюда и явно сакральное значение, которое, видимо, придавалось ариями записям на бересте и вообще – бересте. Эта традиция сохранилась в Индии, принесенная туда ариями со своей восточноевропейской прародины, и законсервировалась там в буддизме и индуизме. Буддийские произведения на бересте обнаруживаются во многих буддийских странах, куда буддизм распространился из Индии, а затем из Тибета. Но в Тибете известны также талисманы и ладанки с тибетскими текстами молитв и заклинаний против злых духов, сделанными из бересты. Береста рекомендовалась как наилучший материал для магических текстов. Следовательно, береста рассматривалась носителями ИЕ, начиная с их пребывания еще в Восточной Европе как священный материал, необходимый при совершении важных или ритуальных действий.

Из приведенного видно, что поминальные традиции зюздинских пермяков, включавшие предметы из бересты, были связаны с сакральными ценностями духовной жизни ариев и древних русов. Попробуем проследить пути развития этой связи, продолжив сравнительный анализ преданий о чуди и преданий о волотах. Сразу надо отметить, что в русских преданиях о волотах мы не наблюдаем той историчности, которая была отмечена в преданиях о чуди. Поэтому на основе преданий о волотах трудно воспринять их как этническую группу, как народ, хоть в некоторых преданиях они и обозначаются «народ волотов». Однако культ предков, отмечаемый этнографами в преданиях о чуди и чудских захоронениях, встречается и в преданиях о волотах, причем чаще всего в связи с курганными могильниками.

В первой части статьи обращалось внимание на особое значение топонимов с названием Чудская гора. Например, в Пермской области Чудская гора была связана с преданием о самозахоронении чуди («чудь живьем закопалась»), а Чудская гора в Омской области, предположительно, была культовым местом для проведения обрядов в честь умерших предков. Особая атмосфера окружает и топонимы с названием Волотова гора. На севере Ивановской области есть Волотова гора, которая имеет правильную курганную форму и признана как памятник истории и культуры IX-XII вв. Сохранилось предание, что под курганом зарыт великан или богатырь Волот. Известны несколько случаев наречения Волотовыми могилами скоплений новгородских сопок. Во Владимирской области есть Волотовы горы близ Мурома и Волотовы могилы за Клязьминским городком. Известны Волотова могила у Переславля – Залесского и Волотова могила в устье реки Красивая Меча при впадении в Дон. Считается, что по названию этого кургана названо и село Волотово близ города Лебедянь в Липецкой области. Это село – одно из древнейших селений в регионе. В писцовых и межевых книгах первое упоминание о нём встречается 1627-28 гг., как слобода Волотова Могила.

Известны погребальные насыпи с терминами волотовка. Они исследовались З.М. Сергеевой, которая приводит в своих работах и результаты собственных исследований, и обстоятельную историографию вопроса (частично будет здесь названа). Так, З.М.Сергеева отмечала, что погребальные курганы, называемые волотовками, в большом количестве зафиксированы в пограничной зоне на уровне среднего течения р. Оболи, районного центра Городок и оз. Вымно, а также распространены вдоль Западной Двины, включая основную часть бассейнов рек – Лужесянки, Оболи, Лучесы, Березы, Лукомки (Штыхов Г.В. Археологическая карта Белоруссии. Минск, 1971. Сведения о местных назначениях курганов в Витебской области собраны во время разведочных обследований Витебским областным отрядом ИА АН СССР). Всего, отмечает Сергеева, учтено 30 пунктов, где народ называет курганные могильники волотовками. Наибольшая концентрация таких названий отмечается в Витебском районе. Довольно часто они располагаются на берегах водоемов. На северной окраине своего распространения термин волотовка встречается совместно с термином сопка, а к югу от Западной Двины погребальные насыпи чаще называют курганами.

З.М. Сергеева обращает внимание на то, что больше всего известно топонимов, производных именно от термина волотовка. И почти всегда рядом с таким топонимом зафиксированы и сами курганы. В бассейне р. Оболи у д. Волотовки раньше были курганы-волотовки, но теперь они распаханы. На берегу оз. Лосвидо у д. Волотовки имеется курганный могильник. Урочища Волотовки, где имеются и курганы, зафиксированы в низовьях Лужесянки у д. Каховка, южнее Западной Двины, к западу от Лукомского озера. В верховьях Лучесы отмечено название хутора Волотово. Восточнее Лучесы у д. Жерносеки имеется урочище под названием Волотовки, где также имеются курганы. В окрестностях Витебска XVII-XVIII вв. упоминались слобода Волотовка за Двиною и урочище Волотовки. Курганы здесь названы «волотовки великие».

Кроме того, продолжает З.М. Сергеева, термин «волотовка» и топонимы от него были неоднократно встречены в Полоцком Подвинье, единично указаны в восточных районах Латвии, обильно зафиксированы к югу от Западной Двины, включая северные районы Минской области. Также они единично отмечены к северу от региона в бывших Луцком и Невельском уездах и в некоторых районах Смоленской области. Местные названия с основой «волот» или «велет», кроме Белорусского Подвинья, встречаются и в других районах Восточной Европы. Некоторые из них, такие как Волотово поле, Болотова улица у Новгорода, упоминаются в летописи с XIV-XV вв., что свидетельствует о древности таких названий.

О топонимах, произведенных от волотов, в Буйском уезде Костромской области в 1919 г. был записан следующий рассказ «Близ именья Г.Н.Глаголева «Ивановское» есть Волотовы горы… они, по преданию, накопаны были жившими здесь великанами по имени Волоты. Они были так велики, что, занимаясь кузнечным делом, передавали друг другу топоры на другой берег реки».

Но в русских источниках сохранились сведения о том, что в старину на Русском Севере имя Волота использовалось и как имя мифических первопредков, в честь которых отправлялись культы и жертвоприношения: «Волоты. Некоторые летописцы объявляют, что в древние времена около Вологды и Кубенского озера… прежде просвещения крещением обитали народы, сим именем называвшиеся по тому, что почитали за богов Волотов, великанов…коим и жертвы приносили». С этим преданием взаимодействует и другое сказание, которое связывает с волотами и основание Вологды: «…От баснословных каких-то Волотов, подобно греческим гигантам, якобы они перед… крещением тут жили и построили сей город, назвали оный так, как и реку по имени своему Волотой или Володовой».

Другую легенду, в которой волоты выступали родоначальниками местного населения, приводил в своей книге М.Л.Серяков: «…до XIX века в часовне деревни Сидорок, находящейся на границе русской и белорусской территории, как священная реликвия хранилось гигантское топорище от топора волота Сидора, считавшегося предком крестьян этой деревни». Русская этимология слова волот как «великан» не может вызывать сомнений, а это уже достаточное основание определить и русское происхождение легенд о волотах-первопредках. Но очень схожие предания о предках фиксируются, например, у зюздинских и язвикских коми-пермяков.

В вышеприведенной статье Е.С. Данилко сообщаются, в частности, такие сведения: «Предки-первопоселенцы в устных преданиях наделяются большой физической силой и выносливостью. Распространены сюжеты, в которых описывается, что два основателя соседних поселений, расположенных на приличном расстоянии, иногда даже на разных берегах реки, пользовались из-за нехватки инструментов одним топором, перебрасывая его друг другу. Подобные рассказы были записаны нами в ходе полевых исследований, а также содержатся в рукописи П.И. Варанкина, хранящейся в районном краеведческом музее: «Между деревнями Харинской и Аверинской есть небольшая речка и овраг. Два первых жителя, Аверинский – Степан и Харинский – Андрон, строились одним топором, перекидывая его через овраг и речку».

На мой взгляд, совершенно очевидно, что русские предания о волотах-первопредках были источником для приведенной пермяцкой легенды, и данный факт, таким образом, иллюстрирует, что имело место влияние русской мифопоэтической традиции на культурогенез зюздинских и язвикских коми-пермяков. Постараюсь раскрыть высказанную мысль с помощью следующих аргументов.

Выше были приведены сведения о том, что в древние времена около Вологды и Кубенского озера был культ Волотов как божеств, которым приносили жертвы. Необычайная распространенность топонимов от слова волот/велет и, в первую очередь, топонимов и терминов, связанных с могильными курганами, говорит о том, что слово волот/велет содержит отчётливый сакральный смысл и действительно могло быть связано с образом мифического обожествлённого первопредка, следы культа которого сохранились на Русском Севере до исторически верифицируемого периода. Устойчивость этого культа, а также широкие границы его распространения, фиксируемые топонимикой (от Русского Севера и Новгородчины до Верхнего Поднепровья на юге, охватывая Полоцкое Подвинье и северные районы Минской области на западе, а также заходя в Сибирь и т.д.) говорят о его значительной роли в жизни наших предков.

Следовательно, это божество известно нам, хотя, возможно, и под другим или изменённым именем, что для сакрально-мифологической традиции является известным феноменом. Полагаю, что по фонетической близости таким божеством выступал Волос/Велес – одно из самых древних божеств русского пантеона, культ которого прочно связан как раз с ареалом, очерченным приведённой топонимикой, причем там же имеется множество топонимов, образованных и от теонима Волос. Вот несколько примеров.

Волосово – село восточнее г. Кимры в Тверской обл.; г. Волосово в Ленинградской обл.; Волосово – деревня на р.Нудоль; Волосово – деревня близ ст.Шарапова Охота, между городами Серпухов и Чехов в Московской обл.; Волосово – село на р.Колочка, близ Владимира; Волосово-Дудино – село в Калужской области на р. Вытебеть, притока Оки; Волосово-Звягино – село на р.Жиздра, близ Козельска в Калужской обл.; Волосковцы – село близЧернигова; Волосковцы – село на р.Десна; Волосовичи – село на р. Березине в Белоруси; Каменка – Волосовка – станция близ Львова; Власово – село близ Шатуры в Московской обл.; Власово – деревня близ Павловского Посада в Московской обл.; Власово – село на р. Протва, близ Можайска в Московской обл.; Власово – деревня близ Электростали в Московской обл.; Власово – станция между г.Талдом и пос. Вербилки в Московской обл.; Власье – село близ г.Великие Луки в Тверской обл.; Власьево – село на юг от Рязани; Власьево – село в Луховском р-не Московской обл.; Волосатая – станция восточнее Мурома; Волосово – деревня близ станции Чисмена в Волоколамский районе Московской обл.; Волоста-Пятница – станция близ Вязьмы в Смоленской обл.; Волосово озеро – Белорусский озерный край, Браславские озёра, рядом озеро Богинское. Вариантами являются топонимы от Волох (по убеждению Иванова и Топорова, имя легендарного Волха/Волхва, перекликается с именем Волоса: волохатый или волосатый): река Волхов с притоками Волховец и Велия; дер. Волохов Яр в Чугуевском р-не Харьковской обл.; дер. Волохово – в Серпуховском р-не Московской обл.; дер. Волохово в Луховском р-не Московской обл.; дер. Волохово в Калужской обл. и др.

Божество Волос является древнейшим объектом поклонения русов – древность корней этого культа я уже исследовала в статьях на Переформате. В них было прослежено преемство культа Волоса с неолитическими медвежьими культами на территории Новгородского края, оставившими свой след в захоронении медвежьих лап. Культ медвежьей лапы под названием «скотьего бога» сохранялся у подмосковных крестьян еще в начале XX в. А «скотьим богом», согласно ПВЛ, князь Святослав величал Волоса («…да имъемъ клятву от бога, в его же въруемъ – в Перуна и в Волоса, скотъя бога…»). Отмеченная преемственная связь является хоть и косвенным, но очень важным подтверждением сведений «Сказания о Словене и Русе» о том, что славянорусы были насельниками на восточноевропейском севере, сменившими здесь палеоевропейское население.

Согласно Сказанию, старший сын Словена чародей Волх в 3099 году от сотворения мира (2405 г. до н.э.) переселялся вместе со своим родом от «Евксинопонта» на север: «И в лето от сотворения света 3099 Словен и Рус с роды своими отлучишася от Ексинопонта, и идоша от роду своего и от братия своея, и хождаху по странам вселенныя,.. дондеже дошедше езера некоего велика, …И тогда волхвование повеле им быти населником места оного. И старейший Словен, с родом своим и со всеми, иже под рукою его, седе на реце, зовомей тогда Мутная, последи ж Волхов проименовася во имя старейшаго сына Словенова, Волхова зовома… Больший же сын оного князя Словена Волхв бесоугодник и чародей и лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищреньми мечты творя многи, и преобразуяся во образ лютаго зверя коркодила, и залегаше в той реце Волхове путь водный, и не поклоняющих же ся ему овых пожираше, овых же испроверзая и утопляя. Сего же ради людие, тогда невегласи, сущим богом окаяннаго того нарицая…».

Итак, начало распространения культа Волоса/Велеса в Восточной Европе соотносится в Сказании с началом расселения славянорусов, в силу чего этот теоним имеет не только фонетическую близость с именем легендарных предков Волота(ов)/Велет(ов) из древнерусских преданий. Между ними обнаруживается и историко-логическая связь: славянорусы провозглашают князя Волхва воплощением божества Волоса/Велеса в Приильменье, благодаря чему их сообщество скрепляется узами единого культа. А утверждение такого единого культа ведет к еще одному чрезвычайно важному результату: к культу могут присоединяться и инородные этнические группы, образуя тем самым уже полиэтническую общность, члены которой с помощью ритуалов начинают воспринимать себя «потомством» общего божественного «первопредка».

Приведенные наблюдения позволяют провести разграничительную линию между чудью и волотами. По всем имеющимся данным, чудь была исторически верифицируемым этносом, название которого имело южнославянскую этимологию, и это подсказывает, что он сложился в среде славянорусов в тот период, когда они после очередного запустения своих земель на севере Восточной Европы находились «на Дунаве». В силу каких обстоятельств произошло выделение новой этногруппы из среды славянорусов, мы пока не знаем, но если внимательно изучать произведения русской устной традиции, то возможно, ответ и найдется. Намёк содержится в названии вышеупомянутого трактата Каменевича-Рвовского, один из вариантов которого, согласно А.С. Мыльникову был таков: «Историчествующее и древнее описание и сказание… о начале родов: Московского рода и Славенороссийскаго превеликаго народа, и о преименовании их».

Естественный процесс этносоциального развития вызывает выделение новых родов и возникновение новых этнонимов. В ходе возвратных миграций, как следует из Сказания, чудь прибыла на бывшие земли славянорусов вместе с другими сородичами и образовала собственное княженье, управляемое князьями из рода Словена. Этот период совпал с миграциями в Восточную Европу носителей финно-угорских языков. Вероятно, на восточноевропейский север эти миграции осуществлялись сравнительно небольшими группами, предводители которых, естественно, были заинтересованы в союзе с правителями более крупных сообществ, уже имевших городские поселения в Восточной Европе. Подобные союзы в бесписьменную эпоху должны были заключаться через ритуалы «породнения» с привлечением матрилатеральных или патрилинейных традиций для ввода новопоселенцев в сообщество. Отсюда и должна была пойти у некоторых финно-угорских народов русского Севера и Урала традиция считать своими «предками» чудь.

Волоты/велеты выступали как одно из наименований божества Волоса/Велеса, поэтому в русской истории они образовали сообщества приверженцев культа Волоса и в этом смысле были «предками» для всех его полиэтничных последователей. Приведу в подтверждение следующий аргумент. Обязательным атрибутом во всех преданиях о волотах-великанах (иногда в обличье великанов выступает и чудь) является топор: либо это пребрасывание топора, либо хранение топора как реликвии. Многие исследователи обращали внимание на этот момент, справедливо видя в нем некие обрядовые реалии. Но привычка исходить из картины финно-угорского субстрата на севере Восточной Европы мешала определить топор как атрибут многих древних богов индоевропейских народов. Так, топор был важным атрибутом Перуна, и этот атрибут множился в виде амулеты-топориков.

В своей уже упомянутой статье я показала, что в какой-то из древних периодов истории славянорусов в Приильменье произошло слияние культов Перуна и Волоса в один культ. Слияние двух культов в один – явление в истории известное, которое может быть отмечено практически во всех древних культовых системах и религиях, причем в разных вариантах. Например, при переселении арьев в Индию (т.е. в будущую Индию) культ арийского бога Рудры слился с доарийским божеством Шивой, и новый бог стал носителем имен-синонимов Шива-Рудра, а впоследствии имя Рудра стало выступать только как одно из имен Шивы. А в результате слияния образа другого арийского божества, охранителя мироздания Вишну с культом Шивы, сложилось учение о единстве космической силы Вишну и Шивы, и в древнеиндийской иконописи и скульптуре стали появляться изображения двуединого бога, правая половина тела которого представляла Вишну, а левая Шиву, и каждому из них были приданы характерные атрибуты.

По моему мнению, в результате отмеченного слияния культов Перуна и Волоса создался культ, освященный именем Волоса, но вобравший в себя атрибутику культа Перуна, вероятно, наиболее полно воплощавшую божественную силу и мощь. Но интересно, что в словацком фольклоре известно такое наименование топорика как валашка. Причем топорик-валашка имеет особое значение в словацком фольклоре, он используется в народных танцах, что наводит на мысль о каких-то старинных священных истоках его происхождения. Если к этому добавить, что в Чехии есть река Влтава (Weletava у поляков), то возможно, эти разрозненные факты свидетельствуют о том, что славянорусы, спасаясь бегством «на Дунав», уносили с собой культ Волоса/Волота, в атрибутику которого уж входил топор.

Отметив, что пока неизвестно, при каких обстоятельствах произошло рождение нового рода, получившего имя чудь, можно признать, что оно было фактически южнославянским синонимом волота. А это предоставляет возможность проследить аналогичный процесс у русов в Восточной Европе, причем также с участием носителей имени волотов. Известно, что А.Н. Веселовский сопоставлял древнерусских волотов/велетов с западнославянскими велетами и с обширной славянской страной вильтинов, правитель которой звался Вильтин (из «Саги о Тидреке Бернском»). Упоминание о западнославянском народе велетов находим уже у Птолемея: «И снова побережье Океана вдоль Вендского залива последовательно занимают вельты, выше их осии…».

В VIII в. велеты были известны как крупная этнополитическая общность (с X в. стали называться лютичи), занимавшая большую территорию между ободритскими землями и Польским Поморьем и дольше других политий на южнобалтийском побережье, вплоть до второй половины XI в., сохранявшая свою политическую независимость и сопротивлявшаяся христианизации (Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995. С. 54-56). Велеты/вильтины, которых немецкие источники называли вендами, в 560-600 гг. поселились во Фризии и возвели там крепость, названную по их имени Вильтабург (Wiltaburg), а местность вокруг крепости – Вильтения (Wiltenia). На галльском языке город назывался Утрехт.

Помимо Вильтабурга во Фризии был город Славенбург и другие славянские города. Об этом рассказывает Гильфердинг со ссылкой на латиноязычный голландский источник под названием Утрехтская хроника, составленная в XV в. и сообщающая о поселениях вильтинов между фризами и саксами. Хроника, в частности, рассказывает о том, что голландские славяне обитают там с самых древних времен, и хотя воинственны, но живут в ладу с окружающими фризами и саксами: эти три народа избирают себе общих вождей, и славянский город Вильтенбург является у них как бы столицей; о том, что король франкский Дагоберт (нач. VII в.) покорил фризов и славян-вильтов и разрушил Вильтенбург; о том, что Пипин Геристальский, совершенно подчинив своей власти Славонию (т.е. Фризскую) и Голландию, превратил их в область, которая получила название восточной Франции.

Гильфердинг, со ссылкой на Шафарика, помимо Вильтенбурга и Славенбурга называет во фризских землях такие славянские города, как Вильта, Видениц (т.е. Воденец), Свята (Sueta), Камень. Кроме вильцев/велетов в Голландии были и велеты в Англии. Автор Утрехтской хроники рассказывает, что в стародавние времена славяне-вильцы, изгнанные из Англии, прибыли в Голландию и там обосновались. Гильфердинг полагает, что было, вероятно, наоборот, и добавляет, что согласно этому же автору, что вместе с саксами и англами легендарных Хенгиста и Хорсу сопровождали и славяне. Вильцы имели поселения не только в Голландии, но и в Баварии. Там они построили еще один Вильтенбург (Вильцбург) к югу от истоков реки Раданицы (Rednitz), между Нюрнбергом и Донаувёртом. «Какова была предприимчивость маленького племени, – восклицал Гильфердинг, – которое, обитая вблизи Рюгена, основывало поселения и строило города в Англии, Голландии, Баварии!». Не знаю, такое ли оно было маленькое, как это представлялось Гильфердингу, но города велеты/вильцы возводили по всей Европе.

О расселении велетов/вильцев имеется интересный материал у Томаса Шора в книге «Происхождение англосаксоского народа». Стремясь выделить всех предков англичан, Шор большое внимание уделял славянским народам. Так, он отмечал, что древние народы Германии, жившие к востоку от Эльбы и упомянутые Тацитом, в период Карла Великого не обнаруживали ни единой «тевтонской черты». Поэтому, считал Шор, видеть в народах Германии Тацита представителей тевтонской расы (в современной науке говорят о германских племенах) ошибочно. По его убеждению, самыми древними обитателями в Германии к востоку от Эльбы являлись славяне, ибо не дошло каких-либо преданий о более ранних жителях в этой области, а все древнейшие топонимы сплошь славянские. Шор напомнил, что эти народы были известны римским авторам под именем венедов или вендов. Венды интересовали Шора как один из народов, участвовавших в создании английской нации.

В числе вендов Шор выделял упомянутых вильтинов/вильцев. Они ему были интересны также как один из народов, участвовавших в формировании английского народа. Вильтины/вильцы (Wilti) дали свое имя области Уилтшир (Wiltshire), а некоторые более ранние поселения, связанные с вильтинами, именовались Уилсэтен/Вилсэтен (Wilsaeten). Вильтины дали эти названия новым местам своего жительства таким же образом, как они назвали Вильтению и Вильтабург во Фризии. Уилтшир был заселен во второй половине VI столетия, и, по мнению Шора, вильтины могли переселиться туда как из поселений вильцев во Фризии, так и непосредственно из Приэльбской области или из Балтии, как исконные вильтины/Wilsaetas. (Так что автор Утрехтской хроники был, возможно, прав, описывая миграцию вильцев в Голландию из Англии, как одну из миграционных волн вильцев).

История расселения восточноевропейских велетов/вильтинов в Западной Европе – хороший пример того, что даже такие, казалось бы, явно мифологические сюжеты, как древнерусские предания о волотах, хранят реальное историческое содержание, но передаваемое языком символов и опоэтизированных образов. И еще несколько слов о другом имени велетов – лютичи. Рерих в своих поездках по древним местам России записал на Валдае легенду о Люте-великане: «На роге-крикуне под красным бором, на озере жил Лют-великан. Очень сильный, очень большой, только добрый. Лютый зверье гонял. Борода у Люта – на семь концов, шапка на Люте – во сто песцов, кафтан на Люте – серых волков. Топор у Люта – красный кремень. Копье у Люта – белый кремень. Стрелки у Люта черные, приворотливые. Лютовы братаны за озером жили. Но горе-городке избу срубили. С Крикуна-рога братанам кричал, перешептывал. Брату за озеро топор подавал, перекидывал. С братом за озером охотой ходил. С братом на озере невод тащил, с братом за озером пиво варил. Смолы курил, огонь добывал, костры раздувал, с сестрою гулял. Ходил в гости за озеро. Шагнул, да не ладно – стал тонуть; завяз великан Лют по пояс. Плохо пришлось. Собака скакнула за ним – потонула. Некому братанов повестить. Не видать никого и на день ходьбы. Озеро плескает. Ветер шумит. Осокою сама смерть идет… Пришли братаны, а Лют утонул. Сложили могилу длинную, а для собаки круглую. Извелась с тоски Лютова сестра за озером. Покидали великаны горшки в озеро. Схоронили топоры под кореньями. Бросили жить великаны в нашем краю. …Знает народ Люто озеро. Знает могилы длинные, длинные могилы великановы. А длина могилам – тридцать саженей. Помнят великанов плёсы озерные. Знают великанов пенья дубовые. Великаны снесли камни на могилы. Как ушли великаны, помнит народ. Повелось исстари так, говорю: было так.

Как видим, народные предания хранят историю рождения старинных этнонимов: название лютичей народная память производит от Люта-великана или от Люта-волота из Восточной Европы, что говорит о том, что в русской традиции именно Русская равнина воспринималась как родина «первопредков», откуда их потомки расселялись по Западной Европе вплоть до Британских островов.

На этом я заканчиваю вторую часть статьи о чуди как носительнице ИЕ. Но публикации по этой теме будут продолжены. Через некоторое время я представлю статью с подробным историографическим обзором, где будет показано, как летописная чудь стала «финно-угорскими племенами»…

Инфо: http://pereformat.ru