Не дрейфь, Папанин!

Это сейчас слетать на Северный полюс можно по туристической путевке. А 75 лет назад люди, добравшиеся до него, считались героями. И папанинцев, которые почти год провели на льдине, носили на руках в прямом смысле. Весь мир, прикусив от волнения губу, следил за их спасением. Старейший обозреватель «Комсомолки» Леонид РЕПИН за свою долгую карьеру познакомился с тремя из отважной четверки. И написал к юбилею подвига эту статью.

Многие думают, что Папанина назначили начальником станции «СП-1» только потому, что он был чекистом. Но Иван Дмитриевич шел туда, где погоны мало что решали. Просто в нем сходились две отчаянно разные черты характера — веселая смелость и металлическая дисциплина. Ну а кроме того, он был не только старшим в четверке полярников, но и самым энергичным.

Экспедиция была громкой: ее (как сейчас бы сказали) пиарили на весь мир. Но за кадром оставалась информация о риске: район Северного полюса — страна и сейчас неведомая, а уж тогда… В общем — первый самолет с полярниками прославленный летчик Михаил Водопьянов вел почти наугад. И когда по всем расчетам пришло время садиться на льдину, внезапно исчез из радиоэфира…

Могли погибнуть? Легко! Разведка не проводилась, о состоянии льда ничего не знали. Задеть торосы или нырнуть навечно в полынью — совершенно спокойно такое могло случиться.

В Кремле — паника. Срочно стали готовить спасательную экспедицию. И только через девять часов Водопьянов появился в эфире: с трудом нашли небольшую площадку в двадцати километрах от Северного полюса. А молчали потому, что рация не выдержала — сломалась. Люди — выдержали. Вскоре успешно сели еще три самолета.

Но тут случилась вторая напасть. Немалую часть заготовленных продуктов пришлось выбросить — испортились за долгий перелет из Москвы. Катастрофически не хватало и спирта — продукта первой необходимости: бидоны просто забыли на базе. Зато прихватили бочонок коньяку. Хитроумный умелец Папанин изготовил самогонный аппарат и из трех литров коньяка выдавал на нужды экспедиции два литра спирта. Крепкая жидкость шла прежде всего для сохранения образцов морской флоры и фауны, добытых из океана. Ну и, конечно, много расходовалось спирта для всевозможных медицинских надобностей.

Номер «КП» от 8 июня 1937 года с репортажем о начале экспедиции.

Предполагалось, что экспедиция продлится полтора года, но Ледовитый океан рассудил по-своему. В июне средняя температура воздуха достигла плюс двух градусов. Минимальная — всего минус один. Скорость дрейфа оказалась неожиданно стремительной — за сутки льдина проходила до 35 километров. Трехметровой толщины льдина, на которой был разбит лагерь, раскололась… Стало ясно, что экспедицию необходимо срочно сворачивать. Сделано, впрочем, очень много: за 274 дня дрейфа пройдено около 2500 км и собраны ценнейшие данные. О таких данных мировая наука даже и не мечтала. Что ж, рисковали своими жизнями на крошащейся льдине не зря.

К ним на помощь отправили три ледокола, три субмарины и дирижабль «СССР-В-6».

Дирижабль вылетел из Москвы вечером 5 февраля 1938 года, на следующий день прошел Петрозаводск и Кемь и попал в страшный снегопад. Корабль врезался в гору и взорвался. Выжить удалось лишь шестерым спасателям из девятнадцати…

А папанинцев сняли 19 февраля почти одновременно подошедшие суда «Таймыр» и «Мурман».

Папанин откупорил заветный бочонок с остатками коньяка и принялся угощать всех желающих. Ни один из встречавших угощением не пренебрег.

Все четверо — Иван Папанин, Эрнст Кренкель, Петр Ширшов и Евгений Федоров — получили звание ­Героев Советского Союза. И каждый — по два ордена Ленина. Одна награда — как бы авансом, в первые дни экспедиции, вторая — после ее окончания.

Их встречали в Москве как подлинных героев страны, как если бы они вернулись с другой планеты. Ведь они были первыми. И они выжили.

Как сложились судьбы героев

Папанин Ивана Дмитриевича после дрейфа назначили начальником Главсевморпути.

Работа предстояла огромная, и Папанин со свойственной ему энергией принялся за нее. С началом войны стал уполномоченным Государственного комитета обороны. От него лично зависела доставка в нашу страну по ленд-лизу оружия и продовольствия. Если бы не гигантская работа, проделанная этим человеком, еще неизвестно, принимали бы иностранные суда в Архангельске и Мурманске. В кратчайшее время под бомбежками удалось перестроить причалы этих портов…

После войны прославленный полярник, перенесший инфаркт, попал в опалу. Хотя и тогда ему удалось сделать очень и очень многое в должности руководителя морских экспедиционных работ, фактически это он создал научный флот и даже основал в Академии наук и возглавил новый исследовательский институт. Самый старший из четверки своих верных друзей по ­«СП-1», он пережил их всех и умер в 91 год.

Как-то я задал ему вопрос: «Если бы вас спросили, какие самые яркие по своим впечатлениям дни были на льдине?» Он ответил сразу: «6 июня 1937 года. Самолеты, доставившие нас, улетели, и мы остались одни. Знаешь, это было очень сильное чувство… Это случилось в 3 часа 45 минут. Навсегда почему-то запомнил».

Ширшов Петр Петрович сочетал в себе дар ученого и редкостного организатора.

Во время Великой Отечественной был назначен Уполномоченным Государственного комитета обороны по железным дорогам восточного направления. Представить только, что приходилось ему тогда распутывать: сутолоку и полную неразбериху. Отслоить эшелоны, идущие на восток, везущие разобранные заводы и беженцев, и воинские составы, следующие на Западный фронт… Ширшов навел на железных дорогах порядок. Академик, Герой Советского Союза, вся грудь в орденах. А в личной жизни — беда.

Через год после войны арестована его жена, известная киноактриса Евгения Гаркуша, снявшаяся в главной роли в сразу ставшем популярном фильме «Пятый океан». Историю ее ареста знали немногие, но и те помалкивали. На одном приеме Берия нагло приставал к ней и прилюдно получил пощечину. Нарком внутренних дел стер ее в пыль в лагерях. Ширшов что только не делал, чтобы спасти ее, но даже всесильный Папанин помочь не смог. Сталин не хотел ссориться с Берия и сквозь пальцы смотрел на его проделки. Ширшов к тому времени был министром морского флота и сразу после ареста жены от этой должности был отстранен. Но он еще сделал ­поразительно много: создал и возглавил Институт океанологии, вел огромную научную работу. Тяжело заболел и умер в 47 лет.

Федоров Евгений Константинович был самым молодым в четверке папанинцев.

К моменту высадки на льдину ему исполнилось всего 27, но он слыл уже опытным зимовщиком. Во время дрейфа на «СП-1» был официальным корреспондентом «Комсомольской правды». Кроме того, в экспедиции он был главным метеорологом, изучал проблемы земного магнетизма, работал сменщиком-радистом Кренкеля и, как друзья его в шутку называли, «главным крутильщиком лебедки». Вскоре после легендарной экспедиции стал академиком. В 40-х руководил гидрометеослужбой страны.

Как и Папанин, но много раньше попал в опалу. Ходили слухи о том, что Берия раздражало его частое общение с союзниками. Но постоянных контактов с американцами требовала сама работа…

Он пережил две страшные трагедии. Потерял сына, потом ушла из жизни любимая жена… Только и оставалось в жизни ему — работа.

Спросил я и его о жизни на льдине: «Что сохранилось самым ярким воспоминанием?» «Те дни, когда мы потеряли связь с Черевичным. Он летел нам на помощь и пропал. Мы не хотели верить, что он погиб… Уже подошли «Таймыр», «Мурман», «Русанов», а его все не было… И никаких сведений о нем… Слава богу, нашелся. Те несколько дней для меня были самыми томительными за все время дрейфа», — ответил он.

Кренкель Эрнст Теодорович после экспедиции стал по праву считаться лучшим радистом СССР.

В самом начале войны Кренкеля направили в Красноярск, где на нем сосредотачивалось управление всеми полярными станциями. На нем лежало и руководство, и налаживание прочной ­радиосвязи по пути, которым летели с Аляски американские самолеты, поставляемые по ленд-лизу.

Спрашивал я и его: «Какое самое сильное впечатление от жизни на льдине довелось ему испытать?» «Знаете, это был день и час — 19 июня 1937 года 5 часов 50 минут. Над нами пролетел самолет Чкалова. Мы так ждали этой минуты, нам должны были сбросить письма, газеты, спирт, а низкая и плотная облачность сделала нас невидимыми… Увез все наше богатство Чкалов в Америку…»

Эрнст Теодорович умер в 67 лет и оставил о себе самые добрые воспоминания.

Пес Веселый

Был в экспедиции еще один товарищ — пес Веселый. Всеобщий любимец на льдине оказался изощренным вором, доставившим множество хлопот. После возвращения на Большую землю Сталин поселил Веселого у себя на даче. И зверь оказался единственный, ­кто предал полярную дружбу. Собака облаяла Папанина, когда тот был у вождя в гостях. Почему-то не захотела узнавать. Почему? Пес его знает…

Загрузить исходное приложение

ДОСЛОВНО

От нашего специального корреспондента с Полюса…

Это лишь некоторые материалы написанные Героем Советского Союза, метеорологом дрейфующей станции «Северный полюс-1», а по совместительству — специальным корреспондентом «Комсомольской правды». Для «Комсомолки» писали и летчики, летавшие на «макушку земли», и радист экспедиции Эрнст Кренкель, и сам начальник «СП-1» Папанин. Но для нас наиболее ценны строчки Евгения Федорова. Ведь там — на полюсе, среди тысячи дел, он успевал выполнять задания нашей газеты. Каждый день из 274-х.

«Комсомольская правда», 22 мая 1937 года

В ПУТИ

Тяжелые воздушные корабли идут на север. Голубой вымпел Севморпути нарисован на хвостовом оперении.

Мы летим. После тринадцати месяцев напряженной работы – конструирования, беготни по заводам, изготовления, испытания, проверки всевозможных вещей: теодолитов, микроскопов, хронометров, витаминных концентратов, палаток, ветродвигателей и проч. – работы, которая затянулась до самых последних дней, наконец, наконец, наступила та долгожданная минута, когда все сделано, все кончено и самолеты оторвались от земли.

Ночь накануне отлета мы не спали. Нужно было спешно отправить по железной дороге груз: самолеты следовало облегчить для трудного взлета. Все операции с грузом – научной аппаратурой, радиостанцией, снаряжением – мы проделываем только сами, — слишком велико его значение для нас.

Теперь, усталые и успокоенные, мы кое-как приткнулись в средней части фюзеляжа, дремлем.

Корабль еще не обжит. Многочисленные дюралевые крепления неуютны. Болтает. Ровно гудят моторы. Двое механиков дежурят, третий спит. Иногда один из них отрывается от щита с многочисленными циферблатами и уходит в темный коридор крыла, к моторам, что-то наладить.

В передней части фюзеляжа, справа и слева под потолком, сидят пилоты – тт. Алексеев и Козлов. Если пройти между ними дальше, в нос корабля, то попадешь в просторную, со всех сторон застекленную рубку штурмана.

Пассажиров четверо – Папанин, Ширшов, Догмаров, парторг экспедиции, и я. Низкие облака прижимают самолет к земле. Видимость неважная, часто попадаем в снегопад. Под нами проходят бесконечные леса. Медленно тянется время.

Оказывается, мы будем снижаться в Холмогорах. Около шести часов вечера корабль развертывается над большим селом.

Анатолий Дмитриевич Алексеев осторожно сажает самолет.После небольшого пробега колеса застревают в рыхлом снегу. С трудом подруливает наша машина к остальным. Мы едем в Архангельск.

23-го рано утром прибывает из Москвы вагон с нашим снаряжением. Погрузив его содержимое на три грузовика, возвращаемся в Холмогоры.

К ночи добираемся до села. Располагаемся на ночлег в районной колхозной школе, там мы живем и все остальное время до отлета.

У самолетов кипит работа. Машины нужно переставить на лыжи, и, как всегда, механики находят массу мелочей, требующих налаживания, исправления, подгонки.

У Головина, который должен был бы лететь впереди нас, что-то не ладится с радиостанцией. Только 29-го удается вырваться Головину, а 30-го собираемся вылетать и мы. Погода неважная, но оставаться дальше становится опасным. Один за другим трактор вытаскивает самолеты на свежий снег.

Машины отруливают на старт и, развернувшись против ветра, с ревом разбегаются и взлетают. Наша идет последней.

На этом этапе перелета я занят: штурман просил вести междусамолетную связь. С удовольствием размещаюсь в просторной, светлой носовой кабине.

Сейчас пассажиров у нас прибавилось – кинооператор Трояновский со своим неудобным хозяйством лазит по кораблю в поисках пригодных для съемки мест.

Связь между самолетами осуществляется с помощью коротковолновых радиостанций. Через каждые четверть часа мы разговариваем с флагманом, получаем сообщения о погоде, различные указания и прочее. В промежутках между разговорами фотографирую.

Мы идем на северо-восток. Лес редеет. Скоро полосы леса видны лишь вдоль прихотливо извивающихся речек. Начинается тундра. Выходим к морю. В Чешской губе льда почти нет. Меняем курс. Вот уже дельта Печоры. Желтые чистенькие дома деревянного городка Нарьян-Мара выстроились правильными рядами на берегу реки. Немного в стороне – большой лесозавод, десятки штабелей леса приготовлены к отгрузке.

У берега сгрудились зимующие суда – несколько пароходов и барж и десятка два маленьких промысловых ботов. Самолеты кружат над городом. Посадочные знаки выложены на ровном льду широкой реки.

В 15 часов 30 минут наш корабль проносится мимо фотографов, караулящих момент приземления, и, далеко разбежавшись, рулит к остальным.

Через час мы уже устраиваемся на жилье в одной из комнат здания оленесовхоза Главсевморпути.

Здесь зима еще в силе. Лед на реке надежен. Теперь у нас есть возможность выжидать наиболее благоприятных для дальнейшего полета условий.

Как и в Холмогорах, поселяемся вшестером: наша «папанинская» четверка, кинооператор Трояновский и радист, едущий на о.Рудольфа – Н.Н.Стромилов.

Для нас здесь, как и в Холмогорах, ожидание было отдыхом.

Я занимаюсь всякими астрономическими подсчетами. Кренкель, Трояновский и Стромилов сражаются в шахматы. Ширшов читает или пишет. Папанин уже успел организовать переделку оленьих торбазов (обуви), подбирает добавочные меха, достал свежей рыбы в подарок населению о.Рудольфа, в общем без конца совершенствует наше хозяйство.

Мы с нетерпением ждем продолжения пути.

Евг.ФЕДОРОВ, Нарьян-Мар.

«Комсомольская правда», 27 мая 1937 года

МЫ НА ВЕРШИНЕ МИРА

Москва, редакции «Комсомольской правды»

Северный полюс, 25 мая

Самая северная земля нашей родины – остров Рудольфа – осталась за стабилизатором флагманского корабля. После разведок Головина и его полета 5 мая на Северный полюс Водопьянов, выждав погоду, повел свой корабль к вершине мира. Это было 21 мая в 4 часа 52 минуты. На корабле все были заняты своим делом. Водопьянов и Бабушкин вели самолет, следили за льдами, определяли их пригодность для посадок. Радист Иванов держал связь с Рудольфом. Спирин и я занимались астрономическими определениями. Курс держали по солнечному компасу и радиомаяку.

Шли часы полета тяжело нагруженного корабля. Погода была изменчивой. Значительную часть пути летели над облаками. Когда в облаках показывались «окна», нам открывались картины центрального арктического бассейна – льды, льды, льды. Наконец Спирин установил – здесь полюс. Он рукой показал Водопьянову – «Полюс!». На корабле радость. Все восторженно смотрят вниз, но полюс закрыт облаками. Отто Юльевич разрешил пробить черную массу облаков. С двух тысячи метров Водопьянов повел самолет на снижение.

Туман. Он окончился на высоте 600 метров, и тогда показался сплошной лед с редкими торосами и разводьями. Водопьянов и Бабушкин наметили льдину и начали ее обследовать с воздуха, описывая над ней широкие круги. Флаг-штурман Иван Тимофеевич Спирин, указавший путь на полюс и точку полюса, бросил дымовую ракету. Это помогло определить направление и силу ветра. Когда высота была ничтожно мала, мы все заметили высокий ропак, а за ним гладкое заснеженное поле. Водопьянов виртуозно перелетел через ропак и выключил моторы. Самолет без толчков заскользил гигантскими лыжами по ледяному аэродрому полюса.

Мы – на вершине мира. Горячо поздравляем друг друга. Трояновский начал с увлечением снимать жизнь советских зимовщиков на Северном полюсе. Началась работы по установлению рации и разбивке лагеря. Я занялся своими научными наблюдениями.

В последнее время нас тревожит непрерывная пурга. Она заваливает снегом палатки, самолет, припасы. Нам приходится прокладывать дорожки в снегу и ограждать лагерь стеной из льда и снега. Горжусь, что среди первых зимовщиков на полюсе я представляю советскую молодежь, ленинский комсомол.

Горячий привет советской молодежи и всем читателям «Комсомольской правды!».

Е.ФЕДОРОВ, Северный полюс.

«Комсомольская правда», 28 мая 1937 года

ЛЕДОВЫЙ ДРЕЙФ НЕСЕТ НАС К ЮГУ

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС, 28. (По радио от нашего специального корреспондента). Шумно и весело идет у нас разгрузка. Алексеев привез на «складной дом» и мы быстро устанавливаем его – собираем каркас, скрепляем стальные тросы, накачиваем насосом пол и поверх трех чехлов – из парусины, шелка и гагачьего пуха – натягиваем черный брезент.

— Ангар, да и только, — смеется Водопьянов, видя наше жилище.

Действительно, наша палатка напоминает собой ангар. Но когда рядом стоит звено огромных машин, это сходство условно. Но, так или иначе, площадку, где стоят самолеты, мы именуем авиапортом. Сюда прилетит и Мазурук, которого мы ждем с нетерпением. А пока еще нет четвертой машины, и нам кажется, что не скоро наступят минуты расставания с друзьями. Трояновский ничего не пропускает, — он снимает и пуск нашего ветродвигателя, и неутомимого читчика радостных телеграмм с Большой земли Кренкеля, и «бригадира» грузчиков Папанина.

Ледовый дрейф несет нас к югу. Но это не значит, что мы не можем еще попасть в дрейф, который нас будет кружить в районе полюса. Мы регулярно ведем метеорологические наблюдения, и у нас уже появились первые записи в специальном журнале.

Сейчас мы находимся на 89° 15’ широты, 43 долготы.

Привет, товарищи!

Евг.ФЕДОРОВ

«Комсомольская правда», 8 июня 1937 года

НА ЛЬДИНЕ ОСТАЛОСЬ ЧЕТЫРЕ ЧЕЛОВЕКА

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС,7. (По радио от нашего специального корреспондента). С особым нетерпением ожидали прилета Мазурука мы, зимовщики на дрейфующей льдине. Хотелось не только увидеть товарищей, но и получить большую часть нашего научного снаряжения. В лагере все заволновались, когда в сером небе появились просветы: наступила летная погода! Ночью шли разговоры по радио с самолетом Мазурука. Утром был приготовлен ледяной аэродром. Наконец оранжевый самолет показался на горизонте. В 7 часов 12 минут Мазурук отлично сел на нашу льдину. Все мы восторженно встретили друзей. Началась разгрузка корабля. Теперь у нас есть долгожданная глубоководная лебедка. Ширшов несказанно рад – он сможет тщательно изучить глубины океана.

Самолет Мазурука доставил в ледовый лагерь последние грузы и пятого зимовщика: у него уши торчком, хвост кренделем, кличка «Веселый». Эта чукотская собака «Веселый» будет охранять наш сон он неожиданных визитов медведя, поможет тянуть нарты.

После прилета Мазурука, которого ждала эскадра, стала очевидной близость разлуки. Летчики занялись выработкой маршрута на о.Рудольфа. Спирин проверял приборы, держал связь по радио с полярными станциями. Водопьянов провел смотр воздушной эскадре.

В ночь на 6 июня были закончены все работы по строительству и благоустройству нашего лагеря. Приборы поставлены на места, все в порядке. Спасибо товарищам летчикам, механикам, инженерам, штурманам, руководителям: они хорошо помогли нам и построили лагерь на славу! В 2 часа ночи, после окончания работ, состоялось открытие полярной станции «Северный полюс». Среди льдов и снега советские люди провели митинг, подняли флаг, салютом и возгласами «ура» приветствовали родину, нашего вождя = товарища Сталина. На митинге все участники экспедиции единодушно приняли рапорт на имя товарищей Сталина и Молотова.

Едва закончился митинг, как зарокотали моторы все четырех воздушных гигантов. На полярных станциях внимательно прислушивались к сигналам станции «Северный полюс». Водопьянов решил обязательно лететь.

Раздалась команда:

— По машинам!

Моторы загрохотали, от них над льдом поднялись снежные вихри. Вскоре все, кроме нас четверых и «Веселого», были в самолетах. Отто Юльевич тепло попрощался с нами, пожелал успехов, здоровья, бодрости.

Конечно, после шума большого коллектива трудно сразу привыкнуть к одиночеству среди льдов, но мы в Арктике на первый день, и молчание белой пустыни не страшит, а, пожалуй, даже радует возможностью спокойно работать. Самолеты захватили наши письма и фото. Первая почта с «Северного полюса»! Папанин поставил свой штамп на конвертах: вот радость для филателистов!

В 3 часа 37 минут все четыре облегченные от груза самолеты легко поднялись с аэродрома, за ними потянулись темные дымные следы от работающих моторов. Самолеты пробили облака и скрылись в них.

На дрейфующей льдине осталось четыре человека. Одни… Но разве мы одни? С нами вся родина, партия, мы чувствуем внимание, заботу своей великой страны. Мы вернулись в благоустроенный плывущий лагерь. Теперь начинается точно распланированная жизнь, вся подчиненная всестороннему изучению Северного полюса.

Мы уверены в успехе. Как подобает советским гражданам, оправдаем доверие родины.

Горячий привет комсомолу и всей советской молодежи!

Евг.ФЕДОРОВ

«Комсомольская правда», 16 июня 1937 года

НОВАЯ РАЗВЕДКА ЛЬДИНЫ

Будни зимовки «Северный полюс»

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС,15. (От нашего специального корреспондента). Сегодня ясный, тихий день. На полюсе тепло, и мы высказываем шутливое предположение о возможности таяния крыш наших снежных построек. Сегодня вырос еще один дом. Это – большое и высокое помещение, сделанное из того же строительного материала – снега и льда, укрывающее нашу гидрологическую лебедку. Над входом предлагаем повесить плакат: «Осторожно – ветхий пол», так как сразу за порогом этого нового сооружения большая прорубь. Отсюда мы берем пробу воды, сюда опускаем наши приборы для измерения дна.

Кренкель только что закончил вахту, которая вызывает у нас еше много веселья, — это дежурство на кухне. Как и каждый из нас, он хранил до конца кулинарную тайну, и только сейчас мы узнали, что нам Эрнест приготовил: гороховый суп с грудинкой, рисовую кашу и клюквенный кисель.

Сегодня я совершил еще одну лыжную прогулку – отправился обследовать нашу территорию. Необходимо внимательно следить за передвижением пола. За последние дни смещения увеличились, и льдина поворачивается из стороны в сторону на 1-2 градуса. Вернувшись через полчаса, я сообщил товарищам, что на наших ледяных границах, там, где всего 6-7 дней назад мы видели намечающиеся трещины тонкого льда, сейчас широкие разводья, доходящие до 10 метров.

К вечеру мы радостно отмечаем юго-западный ветер, который должен помочь нам поработать гораздо севернее, чем в прошедшие дни.

Евг.ФЕДОРОВ

«Комсомольская правда», 23 июня 1937 года

МЫ ПРОНИКАЕМ В НОВЫЕ МЕСТА НЕИССЛЕДОВАННОГО ОКЕАНА

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС,22. (От нашего специального корреспондента). Сегодня впервые мы встретили недружелюбно, с каким-то чувством досады ясное, безоблачное небо. Вот если бы позавчера такую погоду, тогда с «АНТ-25» была бы видна последняя точка советской земли, и мы, ее жители, сумели бы проводить взглядом краснокрылый корабль Героев.

— Все зависело от вас, — шутит Папанин, подтрунивая над Ширшовым и мной, — приготовили вы мокрый туман и низкие облака, а нужно было безоблачное небо. – И тем же тоном заключает: — А еще «закройщики погоды».

Да мы многое бы отдали, если бы можно было променять хитрую непогоду незабываемого дня на сегодняшнюю безоблачность. Но в ушах, привыкших к шуму авиационных моторов, остался все же гул чкаловской машины. Если мы и не видели самолета, то слышали, как победно гудел его мотор над нашей льдиной. Одновременно с нами, должно быть, старались пробить облака своим острым взглядом Чкалов, Байдуков и Беляков, чтобы увидеть и нас.

Мы только и говорим об этом. Если у вас, на Большой Земле, не сходит с уст это событие, то нетрудно представить, как взволновало оно нас – маленький советский поселок, где не так уж много новостей. Вот почему и злимся мы на ясную погоду – ведь сегодня нам не нужно это высокое безоблачное небо и полнейшее безветрие.

36 часов без перерыва дежурил наш Эрнст у своих приемников, следя за героическим экипажем, дерзко прокладывавшим свой победный путь.

— Ничего, — успокаивает и себя и нас Кренкель, — еще увидим над полюсом советские крылья.

Мы верим в это. Ведь только месяц нашей жизни на полюсе, и уже шумел над нами авиационный мотор. Когда покидали льдину корабли нашей эскадры, мы думали, что следующая встреча с самолетом состоится только через год — когда прилетят за нами.

А пока вместе с большими событиями течет размеренно наша жизнь. Сегодня второй раз измеряли глубину и делали магнитные определения.

Нас несет вместе с колоссальными массами льда, мы проникаем все в новые и новые места неисследованного океана. Что может быть прекрасного этого!

Евг.ФЕДОРОВ.

«Комсомольская правда», 26, 27 февраля, 5 марта 1938 года,

ЛЕД ШЕВЕЛИТСЯ

Из дневника Евгения Федорова

Самый молодой зимовщик дрейфующей станции «Северный полюс» Евгений Федоров «по совместительству» выполнял обязанности специального корреспондента «Комсомольской правды». Наши читатели хорошо помнят его неизменно бодрые, остроумные корреспонденции, в которых он описывал жизнь и быт героической четверки. Ограниченные возможности радиостанции Кренкеля не позволили папанинцам рассказывать более подробно о своей работе. Помня о том, что их жизнью и бытом горячо интересуется вся страна, они вели дневники, списывая в них день за днем свою работу.

Евгений Федоров любезно предоставил свой дневник редакции «Комсомольской правды». Сегодня мы публикуем отрывок из этого дневника, в котором описан один из самых тревожных моментов дрейфа – тот момент, когда льдина папанинцев развалилась на несколько кусков. Отрывок из дневника передан с борта «Ермака» по радио и принят радиостанцией «Комсомольской правды».

29 января.

Третий день бушует пурга. Определить координаты лагеря опять невозможно. Сквозь сильную метель мы совершенно не видим звезд. Поэтому сегодня я встал позже, чем обычно, — прямо к полуденной метеосводке.

Оделся, вылез на «кухню». Слабая керосиновая лампочка с разбитым, закопченным стеклом стояла в углу верстака.

Над верстаком склонился Иван Дмитриевич Папанин, неправдоподобно толстый в своих двух меховых рубашках. Он терпеливо ремонтировал гидрологическую вертушку. Пальцы его мерзли от прикосновения к холодному инструменту. Временами Папанин засовывал руки за пазуху, чтобы отогреть их.

Я натянул через голову промерзшую, коробящуюся «выходную» рубашку, плотно подпоясался куском веревки и отстегнул брезент, закрывающий вход.

— Как, Женя, много насыпало? Я два часа назад чистил, — сказал Папанин.

— А вот посмотри,- ответил я, — опять доверху!

Плотная снежная стена закрывала дверь. Взяв лопату, я начал пробивать себе «лаз». Рыхлые куски снега сыпались в тамбур. Как только мы пробили отверстие наружу, в него хлестнул снежный вихрь. Бррр! Не хочется покидать наш парусиновый дом. Но идти надо. Высунув вперед все свое «хозяйство» — фонарик, анемометр, дощечку для записки и нож, я вылез наружу.

Стремительный снежный поток несся через лагерь. Мачта дрожала. Сквозь облака пробивался мутный серый свет. В нем рисовались контуры хорошо знакомых предметов дрейфующей станции. Наша жилая палатка совершенно занесена снегом.

Я иду к своей метеобудке. Как обычно бывает в пургу, она плотно забито снегом. Вынув оттуда термометр, я очищаю внутренность будки ножом, освещая ее фонариком, повешенным на крючок. Вынул анемометр. Быстро вращаясь, он всходил к указателю ветра. Тот же норд-вест!

Термограф не работает. Очевидно, даже в часовой механизм проникла снежная пыль. Я вынимаю прибор из будки, чтобы прочистить его дома, и возвращаюсь к нашей жилой палатке.

Хорошо в нашем парусиновом доме! Тепло, уютно, — после пребывания на бешеном ветре он кажется нам раем. Прочистив «лаз», я съезжаю в палатку на спине.

Весь день вычисляю, пишую Иван Дмитриевич кончил чистить вертушку, сейчас он вдвоем с Эрнстом играет в шахматы. В последнее время эта игра воплощает все наши свободные минуты.

Сегодня кое-как наладили связь по радио с «Мурманцем». Радиостанцию Рудольфа опять не слышали – мешают сильный шум, треск в антенне. Метеосводки передали через норвежскую радиостанцию на Ян-Майене.

31 января, 1 час ночи

Пурга продолжается. Ветер заходит немного к востоку. Связь была с «Мурманцем» и с островом Ян-Майен. В 18 часов норвежский радист нам сказал, что быть может, самолеты «Таймыра», который идет к нам, будут базироваться на этом острове. Это нам кажется вполне разумным.

Давно уже не получали телеграмм с материка. Понемногу привыкаем к их отсутствию.

31 января, 22 часа

Все еще свирепствует пурга. Вероятно, нас далеко унесло. Может быть, близок ветер Гренландии? Ветер еще больше зашел к востоку. Несмотря на сильный треск в антенне, Эрнсту удалось связаться с «Мурманцем» и Ян-Майеном. Для того, чтобы избежать этих помех, попробовали устроить подземную, вернее, подснежную антенну. Из «кухни» вдоль коридора, что ведет в мою «обсерваторию», протянули провод. Действительно, на эту антенну принимать спокойнее, но слышимость очень слаба. Даже «Коминтерн» мы почти не слышим. Нам так и не удалось дослушать «последние известия», а мы привыкли быть постоянно в курсе событий на нашей родине.

Около 16 часов Петя Ширшов и Иван Дмитриевич Папанин пошли проверять гидрологическую палатку. Однако, пройдя полкилометра до трещины, у которой стоит эта палатка, они повернули обратно: оказывается, поверх тонкого льда, затянувшего трещину, выступила вода. Переходить через воду, особенно в такую пургу, было опасно.

Укрывая лицо от резкого ветра, Петя и Иван Дмитриевич шли домой.

— Ты, как офицер екатерининских времен, в лосинах, Дмитрич! – заметил Эрнст.

— Да, чтоб черт его побрал, — все промокло. Вот видишь, даже пол у нас отсырел…

Действительно, почти по всей поверхности пола нашей палатки проступила сырость. Местами даже стояли лужицы.

— Тепло…

— Ну, как, Женя, с термографом?

— Сейчас поставил, прочистил. Теперь должен пойти мягче.

— А скоро ли солнце увидим?

— Координаты будут, скажу точно. Думаю, — между вторым и пятым февраля…

Петя открыл дверь, чтобы поглядеть, не вскипел ли чайник. Оттуда ворвались клубы пара. Все в порядке! Мы накрываем на стол. На жестяный бидон из-под провизии кладем нашу чертежную доску (она же «гороскоп» — с внутренней стороны к ней пристроена особая звездная карта для астрономических подсчетов).

В самом разгаре этих приятнейших приготовлений мы вдруг почувствовали резкий толчок и услышали скрипучий шорох.

— Трещина!..

— Где-то близко…

Мы с Петей выскочили на «кухню» и заглянули в коридор. Казалочь, что ударило под палаткой. Однако здесь ничего не было. Лишь ветер по-прежнему свистел, хлопая парусиновой крышей, надувшейся как парус.

— Пойдем взглянем, — сказал Петя.

— Не спеши, через полчаса пойду на срок, тогда и посмотрю.

Вернулись. Пьем чай. На столе – круглая коробочка с плавленым сыром, ящик с сухарями, жестяная банка из-под икры с маслом. Поднимается Эрнст. После чая его очередь дежурить.

— Не стихло?

— Нет, — отвечаю ему, -также же.

— Толкает опять, Теодорыч, — говорит Папанин. – Мы с Петей ходили сейчас, видели по дороге трещину. Думали, она только по снегу проходит, попробовали лопатой, а она вся с ручкой туда уходит.

— А где эта трещина? – спросил Кренкель.

— Ближе большого сугроба, где барабан от нарты.

— Ого! Стало-быть, если порвет, — прощай, южный конец аэродрома и гидрологическая палатка!

5 февраля, 17 часов.

Не писал ни строки целых пять дней. Сейчас попробую восстановить все детали того, что произошло за эти дни. Через четыре часа после прошлой записи было так.

Петя спал, я тоже. Однако мы часто просыпались. Иван Дмитриевич и Эрнст, по обыкновению, сражались в шахматы, курили. Все время ощущались толчки, слышались отдаленные глухие удары. Иногда скрипел каркас палатки.

— Не разбудить ли ребят? – вполголоса спросил Папанин думая, что мы спим.

— Подождем. Я сейчас выходил, — пока ничего нет. Гарде, Дмитрич! Как бы не ухнула твоя королева…

Толчки учащались. Репродуктор, подвешенный к потолку, слегка качался.

— Петя, Женя, лучше оденьтесь, боюсь, что торосит… — заботливо сказал, наконец Иван Дмитриевич.

Вылезать из теплого спального мешка, ох, как не хочется! Я нарочно переспрашиваю:

— А что там?

— Слышишь, как скрипит? Надо посмотреть.

— Да это, наверное, снег скрипит, — крыша оседает.

— Какой снег, вся «кухня» ходуном ходит, того и гляди, обвалятся стены.

— Ну, будем вылезать…

Петя быстро оделся, вышел и минут через пятнадцать вернулся. Он коротко доложил о виденном. Оказывается, вплотную у хозяйственного склада появилась трещина. Она отходит к метеобудке, обходит ее и пропадает в торосах. Сейчас трещина еще узка, но она шевелится и постепенно расширяется.

— Что ж, будем убирать склад?

Папанин рассудительно ответил:

— Давайте лучше подождем рассвета. Осталось только три часа. Ведь такие трещины были у вас и раньше. Но следить надо в оба…

Я оделся и пошел по коридору к гравитационным приборам. Вынул маятники, повесил взамен их уровни. Пузырьки ходили ходуном. По ледяному полу шли мощные волны сжатия. Изредка что-то скрипело.

Приборы я поставил на снежные постаменты, чтобы их можно было быстро достать сверху, пробив крышу.

Вернулся домой. Петя укладывал свои тетради. Иван Дмитриевич и Эрнст были в это время уже наверху. Они ходили с фонарем вдоль трещины. Я вновь прилег. Часа через два Петя опять осматривал трещину. Он заметил, что трещина быстро расширяется. Все выскочили наружу. Слабый свет электрического фонарика едва пробивал метель. Разрушив несколькими ударами крышу ледяного домика, в котором помещался наш склад, Иван Дмитриевич влез внутрь и начал быстро выкидывать оттуда мешки с одеждой, коробки патронов, сапоги и прочее имущество. Мы грузили все это на нарты и оттаскивали под антенну.

Когда мы вывезли склад, я пошел вдоль трещины с магнитным теодолитом. Оказывается, трещина была не единственная. За дальней мачтой антенны я увидел вторую, ограничившую нас с востока. Под вой пурги наше добротное ледяное поле, казавшееся столь прочным, медленно расползалось на куски.

…Эти строки я пишу сейчас в нашей старой палатке. Теперь здесь грязно,неуютно. На полу поверх мокрых, хлюпающих шкур разостлан перкаль.

С потолка свешиваются обрывки проводов, валяются размокшие книжки. Лежит толстый сверток резинового клиппербота, мы отогреваем его перед тем, как надуть. Орет патефон. Только что написал телеграмму Шмидту.

Под ударами ветра громыхает ветряк. Иван Дмитриевич, одетый в малицу, лежит на койке животом кверху. Изо рта у него торчит папироса. Он наслаждается ею, как истинный курильщик.

— Ну, как ветер, не стихает?

Мы прислушиваемся. Нет, такой же!

— Ну что ж, можно считать – лед семь баллов. Вы, ребята, когда обходите теперь лагерь, к краю льдины не подходите. Теодорыч вчера чуть не сорвался. Если с кем-либо из вас что-либо случится, считайте – пропали двое: мне тогда тоже не возвращаться.

Иван Дмитриевич, приподнявшись на локте, смеется.

На обломке льдины

5 февраля, 22 часа. Эти дни, когда составление дневника невольно пришлось прервать, хотелось бы запомнить во всех подробностях. Попробую восстановить в памяти события в том порядке, в каком они происходили – день за днем.

Итак, вечером 1 февраля мы еще сидели в нашем старом брезентовом доме. Льдина уже треснула на несколько частей, но мы все еще жили под надежным кровом, хотя готовились в любую минуту покинуть палатку: из-под пола проступали подозрительные «озера» воды.

На всякий случай все ценное научное имущество мы погрузили на нарты. На нарты было погружено и все имущество из нашего склада. Мы работали торопливо, но старались захватить все до последней нитки, чтобы ничего не оставить льдам.

— Ну что, все там? – переспросили мы еще раз Ивана Дмитриевича, заканчивая эвакуацию склада.

— Ценное все. Если будет время, вытащим остальное, — недовольно буркнул он.

Вода быстро накапливалась на полу склада. Иван Дмитриевич ловко балансировал, стоя на двух фанерных ящиках.

— Увязывайте, ребята! – крикнул он, держась руками за стены, и быстро отскочил к двери.

Вчетвером, напрягая все силы и упираясь в снег, мы оттащили нарты под середину антенны. Нам казалось, что эта точка – центр осколка поля, который еще оставался в нашем владении. Мы проворно скинули привезенное имущество в кучу. Дул сильный ветер. Хлопая, вырывался из рук кусок перкаля, которым мы накрывали спасенные вещи.

— Подержи тут, Женя! – Иван Дмитриевич схватил лопату, кинул несколько глыб снега на край. Теперь ветер не смог больше стащить перкаль.

В этот момент мне пришлось на минуту оставить авральную работу — надо было приступить к исполнению обязанностей астронома. Снег прекратился, и над нами быстро мчались низкие разорванные облака. Временами в просветах проглядывали звезды. Наконец-то мы видим звезды! Шесть дней мы не могли определить своих координат, потому что не видели никаких светил. Звезды – это был для нас лучший подарок в такой тяжелый день.

Я быстро включил свет в теодолит и взял высоту. Никогда, кажется, мы не ждали результатов с таким нетерпением.

— Ну как, Женя? – торопили меня друзья.

Я был смущен. Неужели это верно? Трудно было поверить полученным цифрам. Я повторил расчет. Сомнений не было. За эти шесть суток нас отнесло более чем на 120 миль к юго-юго-западу. 20 миль в сутки! Вот это темпы!…

— 74 градуса 16 минут норд, 16 градусов 24 минуты вест!..

Два раза пришлось повторить Кренкелю эти координаты, прежде чем он решился передать их в эфир.

Итак, мы уходили все дальше и дальше к югу.

Наш парусиновый дом, несмотря на всю свою привлекательность, перестал пользоваться нашим доверием. Того и гляди, льдина под нами разойдется! Поэтому было решено немедленно приступить к постройке нового жилого дома, материалом для которого должен был служить снег.

Пурга понемногу стихла. Однако движение льдов не прекращалось. И вдруг мы заметили еще одну предательскую черную змейку на нашей льдине: черная змейка извивалась, начиная от метеобудки и кончая стеной «кухни», примыкавшей к нашей жилой палатке. Здесь змейка прерывалась, уходя под палатку. Но с другой стороны палатки она возникала вновь, уходя по направлению к ветряку.

Сомнений больше нет: льдина треснула прямо под палаткой!

Около полудня посветлело. Трещина под палаткой давала о себе знать, — казалось, что она шевелится под нами.

Не дожидаясь окончания постройки снежного дома, мы решили тут же вынести радиостанцию и все ценное имущество, разбить легкие шелковые палатки, которыми мы располагали, и пока что разместиться в них. Сказано – сделано! Мы вытащили палатки, спальные мешки, одежду. Кренкель в первую очередь вынес все оборудование своей радиостанции.

У нас были две шелковые палатки, которые оставили нам летчики, покидая Северный полюс. Мы разбили их около дальней мачты антенны. В одной палатке сложили одежду и спальные мешки. В другой палатке разместилась радиостанция Кренкеля.

Итак, наш дом опустел. Трещина катастрофически быстро расширялась. Наша метеобудка была уже на самом краю образующейся полыньи.

На противоположном берегу стоял указатель ветра. Он — то подходил, то уходил от нас. С наступлением темноты мы легли спать, оставив одного дежурного. Сон был тревожным. Льды продолжали бушевать. Весь день они трещали и ломались. К вечеру мы очутились на льдине размером 30 на 50 метров.

Утром 2 февраля наступила ясная и тихая погода. Мы обозревали наши «окрестности». Осмотр не дал ничего утешительного. Насколько хватал глаз, всюду мы видели мелко разбитый лед. На нашем обломке были обнаружены новые трещины, еще больше сократившие размер льдины. Одна из трещин отрезала от нас дальнюю мачту антенны вместе палатками, которые мы вчера поставили.

Ничего не поделаешь! Надо еще раз менять квартиру. Дело в том, что мы хотели возможно дольше пользоваться нашим ветряком и поэтому все время жались к нему. Ведь ветряной двигатель – это источник энергии для аккумуляторов Кренкеля. Без них мы очень скоро лишились бы связи.

Мы быстро собрали все свое имущество и перетащили его на небольшой кусок льда, оставшийся после ветряка.

После завтрака мы вдвоем с Петей Ширшовым отправились поискать – не осталось ли по соседству больших льдин. Перепрыгивая через трещины, мы пошли к северу. Залезли на торосы, внимательно осматривали вокруг. Увы, все наше огромное поле, на котором восемь месяцев назад совершили посадку многомоторные воздушные корабли, раскололось на небольшие куски. При всем желании невозможно было найти льдину протяжением более 100 метров. Теперь здесь не мог бы совершить посадку даже легкий учебный самолет.

Когда мы возвращались в лагерь, мы обнаружили ценную находку, — одна из наших баз, оторвавшаяся от льдины, дрейфовала среди прочих обломков. Мы не замедлили воспользоваться находкой. Взяли мешки с меховой одеждой, клиппербот, погрузили все это на нарту и потащили в лагерь.

Путь был не из легких, — окружающие нас льдины медленно перемещались. Знакомые до последней льдины окрестности лагеря быстро менялись. Однако мы закончили свой рейс вполне благополучно и к 15 часам вернулись домой.

Эрнст Кренкель наладил радиостанцию на новом месте и возобновил связь с «Мурманцем». Передав радиограмму, он запустил ветряк, чтобы зарядить аккумуляторы.

Петя Ширшов, движимый желанием собрать с дрейфующих в разных направлениях баз как можно больше имущества, вскарабкался на высокий торос, который торчал на соседней льдине. Ему удалось обнаружить невдалеке две базы с продовольствием и горючим. К сожалению, пока что добраться к ним было невозможно: эти базы были отделены от нас широкими трещинами.

Наутро, однако, Пете Ширшову удалось осуществить свое желание. Льдины немного сблизились. Мы тут же воспользовались этим обстоятельством и поспешили к своим базам. Быстро перетащили запасы продовольствия. Проявляя чудеса акробатики, перебрались через широкие трещины и достали нарты, которые лежали около гидрологической палатки, также отрезанные от нас. Нарты всегда пригодятся! Не удалось отыскать нам только гидрологическую лебедку, которая так честно послужила нам столько времени.

А льды все двигались и двигались. Ближайшие дни не сулили нам ничего хорошего.

БОРТ «ЕРМАКА», (Принято радиостанцией «Комсомольской правды»).

«Комсомольская правда», 20 февраля 1938 года

Товарищи комсомольцы, молодежь!

Больше всего на свете любите свою замечательную отчизну

Москва, «Комсомольской правде»

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС, 19 февраля, 16 часов. (Радиограмма принята радиостанцией «Комсомольской правды»). Через пару часов мы покидаем льдину. Передаем через «Комсомольскую правду» сердечный, пламенный привет ленинско-сталинскому комсомолу. Послезавтра исполнится 9 месяцев с того дня, как Советский Союз завоевал неприступный Северный полюс, высадив на макушке земного шара четверых своих граждан.

Мы старались верно и честно служить своей родине. На Северном полюсе нас постоянно обогревало горячее дыхание молодой, любящей нашей страны.

Покидая дрейфующую льдину, мы оставляем на ней советский флаг в знак того, что завоевание страны социализма никогда и никому не отдадим. Товарищи комсомольцы, молодежь! Больше всего на свете любите свою замечательную отчизну, которую ведет от победы к победе великий Сталин!

Евгений ФЕДОРОВ

«Комсомольская правда», 20 февраля 1938 года

КАК ЭТО БЫЛО

БОРТ «ТАЙМЫРА», 19 февраля. (Радиограмма от наших спец.корр., принятая радиостанцией «Комсомольской правды» — В создании этого и некоторых других приведенных здесь материалов Евгений Федоров практически не принимал, но мы решили их оставить, чтобы наши читатели лучше представили, что происходило при спасении и встрече экспедиции. — Прим. ред.).

Вчера вечером тов.Остальцев беседовал по радио с капитаном «Мурмана» тов.Котцовым. Они договорились о том, чтобы действовать совместно. Ночью ледоколы двинулись вперед. Впереди шел «Таймыр», за ним следовал «Мурман».

В полночь на палубе «Таймыра» раздался радостный крик:

— Папанинцы!..

Впереди мерцал огонек. Не было никаких сомнений: это костер, зажженный папанинцами. До лагеря оставалось не более трех километров. На обоих кораблях раздались радостные крики взволнованных моряков. Над ледяной пустыней прозвучал гудок ледокола «Таймыр». «Таймыру» ответил «Мурман». В небо поднялись и скрестились голубые лучи прожекторов. Корабли, озаренные северным сиянием, радостно приветствовали отважную четверку героических зимовщиков станции «Северный полюс».

В радиорубку торопливо вошел тов.Остальцев. Он вызвал к радиотелефону товарищей Папанина и Кренкеля. Папанин сообщил, что за эти сутки произошли некоторые изменения. Аэродром, на который совсем недавно садился Геннадий Власов, сплющило льдами и унесло. Впрочем, сейчас в нем уже не было нужды, — ледоколы могли подойти вплотную к лагерю. Тут же было решено: к утру подойти на предельно близкую дистанцию, опустить на лед 80 человек и снять всю зимовку до последней консервной банки со льдины.

На палубе «Таймыра» стало еще теснее. Сюда высыпали все свободные от вахты участники экспедиции. Нам открылось феерическое зрелище. Мощные прожекторы ледоколов шарили по ледяным полям, выхватывали из мрака ослепительные голубоватые торосы. Где-то, совсем рядом, колебался огонь костра, зажженного Папаниным.

Товарищи Остальцев и Барсуков опустились на лед и ушли пешком на «Мурман», чтобы окончательно договориться о плане снятия папанинцев со льдины.

Медленно наступал рассвет. Ледоколы снова пришли в движение. «Таймыр» и «Мурман» изо всех сил пробивались к полынье, которая виднелась вдали. Добравшись до нее, ледоколы быстрее начали продвигаться вперед. Наконец впереди показались флаги, развевающиеся над льдами. Сомнений нет, — это льдина папанинцев!

Наконец, ледоколы остановились. По трапам на лед торопились люди. Из кают выносили знамена. По торосистым льдам Гренландского моря шла демонстрация советских людей с красными флагами. 80 человек участвовали в этой необыкновенной демонстрации. Нас отделяли от папанинцев полтора километра. Для того, чтобы пройти это расстояние по тяжелым льдам, потребовалось полтора часа.

Но вот и папанинская льдина. Мы уже видим дорогих всем нам, всему советскому народу, всему цивилизованному миру четырех зимовщиков станции «Северный полюс». Мы видим улыбающиеся лица Папанина, Кренкеля, Ширшова, Федорова. Готовясь к встрече с нами, они побрились и теперь выглядят точно так же, как в тот день, когда мы прощались с ними. Навстречу демонстрации моряков «Таймыра» и «Мурмана» они также вышли с красными флагами и с портретами товарища Сталина.

Над льдиной прозвучала команда:

— Смирно!

Руководитель экспедиции тов.Остальцев взял под козырек и сказал Папанину:

— По распоряжению правительства корабли «Таймыр» и «Мурман» прибыли в ваше распоряжение. Жду приказаний…

Папанин, улыбаясь, выслушал рапорт. Потом он протянул руку к Остальцеву и просто, задушено сказал:

— Ну, здравствуйте, братки, родные…

Трудно передать в короткой телеграмме все то, что произошло в эту минуту на льдине. Люди крепко обнимали Папанина и его друзей, как самых близких и родных.

Папанинцев целовали, качали на руках, им кричали «ура».

Но вот Папанин поднялся на груду замерзшего снега и попросил слова. И тут же, на обломке льдины, на которой Папанин и его друзья провели столько тревожных и радостных дней, начался митинг.

Тов.Папанин говорил:

— Мы, четверка советских граждан, приветствуем два славных экипажа кораблей. Своим упорством и настойчивостью они еще раз показали всему миру, на что способен советский человек.

9 месяцев мы работали здесь, выполняя задание партии и правительства, родного и великого Сталина. Спокойно, уверенно вели мы свою работу, начиная с вершины земного шара, куда веками стремился человек, и где впервые удалось высадиться только советским гражданам.

Невольно задаешь вопрос: может ли советский человек где-либо пропасть? Заботы нашей страны показали, что нет. Мы уверены, что, когда наступит время, за нами придут, и вот вы пришли. Во имя Сталина, родного великого вождя, крикнем громкое «ура»!

Далеко на льдине разнеслись крики приветствия. Высоко подняты наганы. Четверка героев дала залп.

От имени экспедиции отвечал тов.Остальцев:

— Партия и правительство поручили нам снять героев-папанинцев. Мы выполнили задание и гордимся этим. Мы рады доставить наших родных друзей на советскую родину. То, что мы сделали, это не много; мы способны сделать неизмеримо больше. Если потребуется, мы отдадим для дела родины и партии свою жизнь.

Да здравствует наш вождь товарищ Сталин!

Да здравствуют наши гости – герои-папанинцы!

После митинга папанинцы показывают нам свой лагерь. С огромным интересом рассматриваем мы предметы, ставшие историческими. Вот стоит ветряк, рядом три ледовых палатки. Одна из них принадлежит Кренкелю. Ее хозяин с красным от ветра лицом радушно показывает свою аппаратуру, не переставая стучать ключом. Он передает сейчас свои последние телеграммы с этой льдины…

— Вот так мы и жили, браточки, — говорит Иван Дмитриевич. Он полон энергии, и длинная меховая рубашка не мешает ему весьма проворно бегать по лагерю.

Лагерь свернули быстро. Папанинцы уже подготовились к ликвидации своей дрейфующей станции. Через какие-нибудь полчаса от лагеря к «Таймыру» протянулась длинная вереница людей, которые несли на руках драгоценный груз – имущество полярной станции «Северный полюс».

В 3 часа 30 минут дня Кренкель, видя, что эвакуация лагеря подходит к концу, начал передавать по радио последнюю радиограмму товарищу Сталину и его соратникам. В 4 часа дня Кренкель передал в эфир свой прощальный сигнал, и радиостанция УПОЛ закончила свою работу.

Папанинцам предстояло решить последний вопрос эвакуации лагеря. Вопрос не из легких! И на «Мурмане», и на «Таймыре» с огромным нетерпением ждали дорогих гостей. Куда же перейдут папанинцы? Порешили так: двое пойдут на «Таймыр», двое на «Мурман».

Тут же на льдине бросили жребий. Папанин и Кренкель вытянули жребий – идти на «Мурман», Федоров и Ширшов – на «Таймыр».

Итак, прощай, льдина! Папанин, Кренкель, Федоров и Ширшов направляются к ледоколам. Когда они подходили к «Мурману» и «Таймыру», ледоколы встретили героев приветственными гудками.

Сейчас, когда по радио передаются эти строки, оба ледокола уже взяли обратный курс и движутся к берегам Большой Земли, навстречу «Ермаку». Папанинцы сейчас принимают ванну.

М.ЧЕРНЕНКО.

С.ВИНОГРАДОВ.

А.ФИНОГЕНОВ.

«Комсомольская правда», 21 февраля 1938 года

В последнюю минуту

ДОРОГИЕ ГОСТИ НА БОРТУ

БОРТ «ТАЙМЫРА», 20 февраля. (От наших спец.корр.). «Мурман» находится от нас на расстоянии 100-200 метров. Наши дорогие гости с увлечением просматривают газеты, которых они так долго не видели. Впрочем, выясняется, что жители полюса, благодаря Кренкелю, во многом больше в курсе последних событий, чем мы.

За те короткие часы, что они находятся на борту, Ширшов и Федоров успели уже прочитать несколько книг.

Федоров встал на «Таймыре» на комсомольский учет.

После вчерашнего торжественного вечера гости наши проснулись позднее обычного. Однако, когда мы зашли к Ширшову, он уже возился с тюками, раскладывая свое имущество. Даже в первый день отдыха после зимовки он не может оставаться бездеятельным – так привык он к планомерному труду на льдине. Со смехом он рассказывает, что забыл расплатиться в нашей «походной парикмахерской». «Я теперь без гроша в кармане, — говорит Ширшов. – Приехал на полюс с 13 рублями. А когда жгли костры, давая сигналы «Таймыру», бензин попал на мою рубашку, и пропали все мои сбережения!»

Внезапно Ширшов покидает кают-компанию. Оказывается, что исчез пес Веселый. Ширшов и Федоров – в беспокойстве. Они очень привыкли к собаке. Вскоре однако выясняется, что ночью во время концерта, когда корабли стояли борт о борт, Веселый, по собственной инициативе, перекочевал на «Мурман» к Папанину.

Веселый с трудом, пошатываясь на ногах, бродит по палубе, сторонится людей, пугливо залезает под койки. Папанинцев осаждают просьбами подарить собаку. Однако Папанин решил оставить Веселого где-нибудь на Севере, так как боится, что московский климат окажется для овчарки вредным.

Сегодня в честь приезда папанинцев закололи свинью и угостили гостей свежим мясом, которого он и так долго были лишены.

«Комсомольская правда», 15 марта 1938 года

НАЧАЛЬНИК И ДРУГ

Молодежь сидела за круглым лакированным столом в углу большого зала, стараясь раскусить, что из себя представляет будущий начальник. Было ясно, что организованность и дисциплина в нашем коллективе обеспечены.

Это было весной 1932 года. Наступал второй международный полярный год. С невиданным доселе размахом готовился Советский Союз послать армию работников на многочисленные зимовки и в экспедиции. Всего несколько дней назад я закончил университет, а впереди, далеко в океане, уже блестели ледниковыми куполами чудесные острова Земли Франца-Иосифа. Под руководством Ивана Дмитриевича Папанина мне предстояло начать знакомство с Арктикой.

Через два месяца «Малыгин» вошел в бухту Тихую острова Гукера. С грохотом сбежала якорная цепь. Протяжный гудок повторился в ледниковых обрывах. Маленькие фигурки на каменистом берегу отвечали салютом винтовок.

Несколько часов спустя старые и новые коллективы, дружно работали, переправляя грузы корабля, на берег. Папанин, казалось, никогда не отдыхал – все бригады любовались его коренастой фигурой. Легко взбросив на спину основательный ящик, он бежал с веселыми прибаутками впереди всех.

Очень скоро рассеялись все сомнения и тревоги научных работников. До начала международного полярного года оставалось немного дней. И за это время в первую очередь было устроено все необходимое, чтобы начать научную работу в полном объеме. Первым лозунгом Папанина было обеспечить все для научной работы!» И мы не оставались в долгу, мы пользовались каждым свободным моментом, чтобы выбежать на берег и подставить спину под очередной мешок.

Советская техника только начинала тогда свое наступление на Арктику. Вся основная работа делалась руками. «Раз-два, взяли», — было вторым лозунгом дружного папанинского коллектива.

Втроем тащили мы тяжелую нарту по молодому осеннему льду. Полярная ночь уже началась, луна освещала нам путь. Нужно было до весны испытать походное снаряжение, научную аппаратуру, чтобы иметь опыт к весенним маршрутам. Папанин шел «коренником».

По двое суток мы пережидали пургу. Шторм рвал скверно сделанную палатку, засыпал наши мешки по пояс снегом. Где-то недалеко торосился молодой лед. Час за часом мы слушали историю гражданской войны. О своих отчаянно смелых операциях в тылу Врангеля с непередаваемым юмором рассказывал Иван Дмитриевич.

Еще не окончился отпуск после первой зимовки, как Дмитрич предложил мне работать на мысе Челюскин. Это был уже 1934 год. Мощные вездеходы тащили тяжело нагруженные нарты по припаю. Под руководством Папанина целый поселок вырастал на пустынном берегу. В напряженной работе быстро пролетела зимовка.

И вот полюс!

— Мы делаем первый опыт,- говорил Иван Дмитриевич. – Нужно сделать все так, чтобы потом не раскаиваться. Нам не приходится, как Барду, выпрашивать по доллару – страна дает все, что нужно. Давайте же рассчитывать, что нам действительно нужно.

Он рассчитывал, изобретал, пробовал, ломал, делал снова. Носился из пищевого института на завод «Каучук», из лаборатории – в портновскую мастерскую. Как-то я пришел в нашу маленькую штаб-квартиру в Рыбном переулке. Еще не открыв дверь, слышу громкий хохот. Смеялась бухгалтерша, смеялась машинистка, улыбался портной, перебирая в руке сантиметр. Один Папанин с озабоченным лицом приседал на корточки, подымался вновь, нагибался – поверх костюма на нем был натянут меховой комбинезон. Он проверял, достаточно ли хорош зимний костюм для всех случаев жизни.

Мы не имели случая пожаловаться на свою одежду, как и на все остальное снаряжение. Все возможное для достижения максимальных удобств в быту и работе было сделано Папаниным.

И лозунг сохранился: «Обеспечить все для научной работы!» Для исполнения этого лозунга Папанин стряпал, возился с базами, стараясь выполнить всю хозяйственную работу сам без лишней помощи. Он страдал, если ему случалось пересолить суп или у кого-нибудь обнаруживался недостаток аппетита.

«Чтобы научная работа не страдала!» Для этого Дмитрич готов был сделать даже невозможное. В октябре у одной из гидрологических вертушек сорвалась компасная коробка. Медная коробочка с 36 отделениями для улавливания маленьких шариков утонула в океане.

— Не жалей, Петя, будет такая же, — сказал Иван Дмитриевич.

Мы с сомнением переглянулись: «верстачок», устроенный им в углу кухни, казалось, не был приспособлен к такой сложной работе. Но день за днем возился Дмитрич, отогревая временами руки от паяльной лампы. Зажимая пальцами холодный кусок металла, он выпиливал из него причудливые детали прибора Тридцать шесть тонких пластинок были вставлены внутрь, и новая коробка отлично подошла к вертушке. Работа не пострадала.

Мы все уверены, что в любой работе он будет таким, каким мы знали его во время экспедиции на дрейфующей льдине – преданным до конца делу партии, готовым отдать все силы для выполнения задания Родины.

Евг.ФЕДОРОВ, БОРТ «ЕРМАКА», 14 марта (По радио).

«Комсомольская правда», 16 марта 1938 года

ЗДРАВСТВУЙ, РОДИНА!

Привет, наша могучая отчизна!

Мы полны чувства глубокой благодарности нашему великому народу, Центральному Комитету большевистской партии, советскому правительству, вождю и другу товарищу Сталину. Огромное доверие оказали они нам, посылая нас в экспедицию на дрейфующую льдину. На нашу долю выпала великая честь – первыми в истории мира исследовать пустынные области земного шара, куда никогда еще не проникал человек. Производя многочисленные наблюдения в неизведанном краю, мы каждую минуту ощущали, что за нами следит вся наша могучая родина, и это вселяло в нас неиссякаемую энергию, вдохновляло на борьбу с суровой стихией. Нам не страшны были стужа и метель Северного полюса. Нас согревали любовь и забота родной страны, любовь и забота нашего отца, друга и учителя товарища Сталина.

Привет великой Отчизне! Лучезарной путеводной звездой сияла ты нам, зимовщикам дрейфующей станции «Северный полюс», во время нашего необычайного путешествия. Мы неразрывно были связаны с тобою, наша чудесная Советская страна. Наши сердца бились в унисон с сердцами всего народа.

Итак, мы в Ленинграде – на советском берегу у себя дома. Взволнованные горячей встречей в городом Ленина, с советским народом, мы горим желанием отдать все свои силы, а если потребуется и жизнь, во славу нашей родины, во славу великого Сталина.

ПАПАНИН, ШИРШОВ, КРЕНКЕЛЬ, ФЕДОРОВ

Ленинград, 15 марта

«Комсомольская правда», 16 марта 1938 года

ВСТРЕЧА

ЛЕНИНГРАД, 15 марта (Наш корр.). Словно стараясь вознаградить отважных завоевателей Арктики за долгие месяцы темной полярной ночи, город Ленина встретил их чудесной солнечной погодой. Сотни тысяч ликующих, взволнованных людей со знаменами и цветами в руках заполнили улицы, проспекты и площади Ленинграда.

У причалов высится украшенная кумачом трибуна. Непрерывно прибывают делегаты трудящихся Ленинграда.

Наконец вдали показался силуэт ледокола. Доносятся гудки. Корабли, стоящие у причалов, приветствуют славных героев Арктики. Громкое «ура» разносится в воздухе.

В голубом небе слышен мощный рокот моторов. Красные пилоты приветствуют славных сталинских питомцев. Самолеты проносятся над «Ермаком». Солнце серебрит стальные крылья. Папанинцы радостно машут шапками. Снова гремит восторженное «ура», — на этот раз в честь гидрографического бота «Мурманец», который подходит вслед за «Ермаком».

Под звуки оркестров «Ермак» пришвартовывается к пристани.

…Опущен на берег парадный трап. Под гром оркестров, бурные овации и крики «ура» Иван Дмитриевич Папанин первым вступает на родную землю. За ним – Эрнст Теодорович Кренкель, Евгений Константинович Федоров, Петр Петрович Ширшов.

-Вот она, наконец, советская земля! – восклицает Папанин.

Секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) тов.Кузнецов и председатель Ленинградского совета тов.Петровский обнимают славных героев Арктики, сердечно поздравляют с успешным выполнением сталинского задания, с возвращением на родину.

Под долго несмолкающие аплодисменты Папанин, Кренкель, Ширшов, Федоров, Шмидт, Кузнецов, Петровский, депутаты Верховного Совета СССР – академик Байков, Богданов, Сметанин, Смирнова, Алексей Толстой и др. поднимаются на трибуну.

Торжественный митинг открывает тов.Петровский.

— Мы, ленинградцы, горды тем, что первыми встречаем вас на советской земле, — заявляет тов.Петровский под бурные аплодисменты.

На трибуне Иван Дмитриевич Папанин. Его взволнованная речь проникнута безграничной любовью к родине, к великому Сталину, воодушевившему героев на подвиг.

— Вы приветствуете, товарищи, нас, как героев. Но, товарищи, поймите простую истину: нетрудно быть героем, когда знаешь, что за спиной стоят великая родина,, стоит 170-миллионный свободный советский народ, стоит славная партия, стоит сам товарищ Сталин, — взволнованно сказал тов.Ширшов.

— Нас высадили на Северном полюсе. Но если потребуется, если партия и правительство прикажут, мы высадимся в любом месте и, вместо того, чтобы работать научными приборами, мы будем работать другими приборами, — смотря по обстановке, — говорит тов.Кренкель, и гром аплодисментов покрывает его слова.

На трибуне самый молодой папанинец – комсомолец Евгений Федоров.

— Мы выполнили свое дело и бесконечно счастливы рапортовать нашей партии, правительству и горячо любимому товарищу Сталину, что куда бы ни были посланы советские граждане, везде и всюду они выполняют свое задание, — говорит он.

Митинг закончен. Тов.Петровский провозглашает здравицу в честь четверки героев. Ее подхватывают все присутствующие. Громкое «ура» разносится по окружающим улицам, где тысячи трудящихся с нетерпением ждут появления папанинцев.

Герои садятся в украшенные цветами автомобили. Машины идут по улицам города, а вокруг них бушует шквал аплодисментов, дождем летят разноцветные листовки, цветы…

Инфо: https://www.spb.kp.ru/