Готский папа: как Роберт Смит дал надежду унылым молодым людям.

Рок-н-ролл всегда работал рупором подросткового гнева — и подростковой тоски. Многие его герои не вынесли напряжения и ушли, не дожив до старости; другие — остались, но, ретранслируя в пенсионном возрасте со сцены свои юношеские инвективы и ламентации, выглядят смешно и жалко. Есть, конечно, и исключения: нынешний юбиляр — один из таких. Да, как ни сложно в это поверить, Роберту Смиту, бессменному лидеру британской группы The Cure, 21 апреля исполняется 60. И — во что, как признавался сам Смит, еще труднее было поверить ему самому — в этом году нынешние и прошлые участники The Cure были с большой помпой введены в Зал славы рок-н-ролла.

Темный властелин

Мало кто (кроме, наверное, самых верных и старых фанатов группы) помнит, что в начале карьеры Смит, один из отцов-основателей субкультуры готов и образец для подражания для предающихся черной меланхолии подростков всех возрастов, обходился вовсе без небрежного макияжа и фирменной всклокоченной шевелюры. Трое коротко стриженых парней из провинциального Кроли в Западном Суссексе с демонстративным «анти-имиджем» — в пику господствовавшей тогда на британской сцене эстетике «новых романтиков». Да и песни с первого их альбома Three Imaginary Boys, хотя и не весьма жизнерадостны, всё же не были столь беспросветными, как последовавшие. Но настоящую, сперва «альтернативную», а к концу 1980-х годов логически переросшую в стадионную славу Смиту и довольно часто менявшейся вокруг него компании принесли мрачные экзистенциальные сочинения — и придуманный им образ замогильного зомби-клоуна с потекшими тенями вокруг глаз и ярко-красной помадой на губах (неизменно MAC Ruby Woo — информация для любителей точности и юных подражателей, число которых, кажется, не уменьшается с годами). В 1980-е обилием мейкапа на рок-сцене трудно было кого-нибудь удивить, но аляповатый макияж лидера The Cure был исключительно удобен для копирования: не такой сложный, как у Kiss, и не столь вызывающе-андрогинный, как у Бой Джорджа.

Впрочем, вдохновлялись темным образом лидера The Cure не только эстетствующие подростки. Рок-звезды часто копируют киногероев, но в случае со Смитом он сам стал примером для кинематографистов: трогательный во всех смыслах монстр Эдвард Руки-Ножницы из одноименного фильма Тима Бертона 1990 года — практически полная копия сценического образа Смита. Режиссер (собственно, сам большой поклонник The Cure, определенно следующий кумиру и в манере одеваться-причесываться), по слухам, пытался даже уговорить певца сыграть роль Эдварда — в конце концов она досталась Джонни Деппу — это была его первая главная роль на большом экране, сделавшая его полноценной звездой Голливуда, — или хотя бы сочинить саундтрек. С этим, к сожалению, не срослось — как и с саундтреком для «Сонной лощины» восемь лет спустя — из-за постоянного несовпадения творческих графиков. Впрочем, личные отношения между двумя творцами вполне себе сложились, а в 2009 году именно Бертон вручал Смиту награду британского журнала NME как победителю в категории «Богоподобный гений» (англичане, как писал еще Лесков, всё же «харАктерный народ»). «Когда я был молодым аниматором и работал, как проклятый, на Диснея, — сказал тогда Бертон, — только твоя музыка спасала меня от постоянной депрессии». Сам Смит на экране появлялся, кстати, тоже в виде анимации: в 12-й серии первого сезона культового мультсериала «Южный Парк» он в обличьи гигантского черного мотылька побеждал «механическую Барбру Стрейзанд».

Его песни никак не назовешь жизнеутверждающими — даже свингующий, почти эстрадный хит начала 1980-х The Lovecats сопровождался видеоклипом, в котором группа танцевала с потрепанными чучелами кошек, — но они удивительным образом компенсируют уныние окружающего мира. В этом, наверное, главный парадокс и главный секрет Роберта Смита. Причем, судя по тому, что ряды фанатов The Cure, пополняясь с каждым новым поколением, не теряют старых бойцов, работает этот феномен в любой возрастной категории. Дело, пожалуй, в том, что Смит — экзистенциалист до мозга костей; собственно, самый первый сингл The Cure, Killing An Arab (ныне из соображений политкорректности исполняемый им как Killing Another), — поэтически перелицованный в трехминутный песенный формат «Посторонний» Камю. Главного идеолога экзистенциализма при всех его метаниях трудно было назвать несчастным человеком (не погибни он в 1960 году в автокатастрофе, то, скорее всего, вполне мог бы дожить и до смитовского переосмысления своей знаменитой повести); точно так же и Роберт Смит, изливая в песнях вечную тоску, живет, кажется, вполне счастливой жизнью. Три десятка лет он женат на своей школьной подруге Мэри — детей, правда, нет по принципиальным соображениям: «Мы так решили еще в ранней юности; я и тому, что сам родился, не очень-то рад, а тут такая ответственность». С прессой общается неохотно, но без всякой демонстративной уединенности: «Просто мне уже неинтересно разговаривать с людьми, которых я не знаю лично. Я и в соцсетях ничего не пишу по той же причине». Много читает, слушает старый джаз и блюз и охотно откликается на предложения «одолжить» свой фактурный голос самым разным проектам: от развеселых панков Blink-182 до техно-гуру Faithless.

Раскрась всё черным

Страннейшим образом именно к Смиту лучше всего подходит издевательские набоковские определения из «Лолиты»: «гугнивец с гитарой» и «первейший специалист по вздрогу-и-всхлипу» («number one throb-and-sob idol»). Гитару, на которой Смит играл в первые годы профессиональной карьеры, он, кстати, купил за £20 в супермаркете «Вулвортс» — лишнее доказательство, что настоящему таланту не особо нужны сверхдорогие инструменты. Но главным, конечно, было умение создавать тот неповторимый маникалаьно-депрессивный звук, который сделал The Cure любимцами романтических барышень и байронических юношей пубертатного возраста по всему миру: низкий, размытый, тусклый и не оставляющий никакой надежды. На одном из лучших ранних альбомов группы, Pornography (1982), уровень мрака и ужаса зашкаливал: пришлось делать отдельный ремикс песни The Hanging Garden, чтобы выпустить хоть какой-то сингл. Что же до текстов, то мало кто до Смита решался начать песню (и, собственно, альбом — всё ту же «Порнографию») с глубокомысленного, но верного по сути замечания: «Не имеет значения, если мы все умрем». И только таланту Смита было под силу сделать невероятно мрачный диск Disintegration (1989) самым успешным в истории The Cure — в год тридцатилетия альбома коллектив был торжественно введен в Зал славы рок-н-ролла; мероприятие, по собственным словам, весьма озадачившее Смита («Мы всегда старались быть альтернативными… и вдруг попали в такую компанию»).

Смит заслуженно считается одним из духовных отцов субкультуры готов: вот уже три с лишним десятка лет песни The Cure входят в обязательный для неофитов список прослушивания, а манера одеваться во всё черное заменяет адептам любые текущие модные тренды. Сам он, однако, давно не в восторге от своего статуса: «Нас называют готами только люди, которые сами не готы. Я ношу черное — я всегда носил черное — не для того, чтобы заявить что-то, а просто… Потому что черный цвет стройнит? Меньше пачкается? Вообще, наверно, просто потому, что у меня все остальные вещи уже черные», — говорил когда-то Смит в интервью The Guardian.

Сегодня, впрочем, порядком раздобревший Смит в своем неменяющемся обличье больше похож на сумасшедшую старуху — для полноты образа не хватает разве что какой-нибудь чудовищной шляпки. Но для поклонников — и старых, и новых — он остается всё тем же вечным подростком, бросающим вызов общественному вкусу. В конце года нам обещан новый, первый с 2008 года альбом — по словам Смита, все песни уже записаны, и они просто отличные. Но, как воскликнул еще в 1998 году Кайл Брофловски из «Южного Парка», «Disintegration — лучшая пластинка в мире!» «А Роберт Смит — самый крутой чувак!» — подхватил реплику Эрик Картмен. А этим парням, как известно, можно доверять на все сто.

Инфо: https://iz.ru

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

2 + девять =