Путешествие «копчёного» (Статья Сергея Михалёва, газета «Гудок»)

Таким грязным и довольным одновременно собкор «Гудка» не был никогда в жизни. Отведать угольный вкус паровозной романтики ему довелось во время поездки по Москве на «Лебеде» – паровозе серии Л с номером 2057 приписки депо Подмосковное Московской железной дороги.

Ещё когда я был маленьким, часто видел из окна бабушкиного дома, как вдалеке пробегают паровозы. Двадцать с лишним лет назад их можно было наблюдать на станции Харанор, рядом с которой до сих пор существует небольшая железнодорожная база запаса. Паровозы не стояли там всё время, иногда они проносились с гудками до ближайшего разъезда и возвращались назад. Выгуливали их, наверное! Мама рассказывала, что мой дедушка когда-то работал кочегаром и часто брал её с собой.

Желание прокатиться на паровозе у меня возникло уже тогда. И вот, узнав, что каждые выходные по Малому железнодорожному кольцу Москвы курсирует ретропоезд, я засобирался в дорогу. Решил пойти дедовской тропой – кочегаром.

Едем задом наперёд

– Смотри там, чтоб аварий на дороге не было! – кричит машинист паровоза Васильич своему помощнику.

Замечание верное, магистраль здесь проходит рядом с автотрассой, и водители машин при виде паровоза что есть силы прилипают к боковым окнам. Им уже не до дороги – не каждый же день увидишь такого красавца.
– Нормально всё! – отвечает помощник Евгений Замышляев и рукой приветствует глазеющих шофёров и их пассажиров.

Из глубины паровозной будки видно, как отчаянно машет в ответ и улыбается голливудской улыбкой девушка на дорогой иномарке. Удивительно, но чумазый экипаж привлекает не меньшее внимание дам, чем модный бойз-бэнд на концертной площадке ночного клуба. Наверное, причиной – широкие улыбки на смуглых от копоти лицах. Если бы можно сравнить романтическое настроение с чем-то осязаемым, то им вполне могли бы быть угольная пыль и паровозная сажа.
– Зелёный! – вырывает меня из потока образов окрик помощника машиниста.

Замышляев докладывает о сигнальных точках Василию Ряскову – тому самому машинисту Васильичу, со своей стороны не имеющему возможности увидеть сигнальную точку. Смотреть за путём им приходится, высунувшись в окно. А всё из-за того, что мы идём задом наперёд. От одной станции до другой нельзя сделать разворот, вот и толкает паровоз по Москве три вагона с туристами.

И машинист, и его помощник в защитных очках. Замышляев в современных, пластиковых похож на ныряльщика, и мы с кочегаром Дмитрием Бондаревым подшучиваем, что неплохо бы ему ещё и трубку в зубы взять. Образ получился бы завершённый, лихой.

Тот в ответ ухмыляется:
– И так все на нас головы поворачивают, а ещё я буду ныряльщиком маячить.

Тем временем Миша-В-Кубе шутит насчёт машиниста. Таким странным именем представил его мне Васильич. На самом деле всё просто: «в кубе» он потому, что его зовут Михаил Михайлович Михаилов. Шутливое прозвище ему очень подходит, стоит бросить взгляд на его чёрную бороду и внушительные габариты. Он работает в Институте искусства реставрации, большой любитель паровозов. Эта любовь и привела его в локомотивное депо Подмосковная МЖД, и теперь он не упускает случая подсобить бригаде в поездках.

А шутки Миши-В-Кубе нацелены прямо в Васильича, смотрящего на мир сквозь очки авиатора. Не хватает только кожаного шлема, но без него развевающиеся на ветру волосы выглядят гораздо живописнее.
– Хоть сейчас на плакат «Летайте паровозами РЖД», – подначивает МММ.

Кочегарские хитрости

Надо было видеть завистливые взгляды окружающих, когда я полез на Киевском вокзале в будку красавца «Лебедя» с номером 2057 и меня оттуда не выперли, а, наоборот, объяснили, куда сунуть рюкзак со сменной одеждой, чтоб он не мешал и не пачкался.

И вот я снова на перроне, а кочегар Дима следит за зеваками. Они так и норовят потеснее прильнуть к локомотиву, принять позу поэффектнее для фото на память.
– Куда вы? Вымажитесь! – пытается он урезонить даму, пытающуюся влезть на шатун.

Вспышка, и испачкавшаяся женщина бежит смотреть результат съёмки. Вообще вокруг паровоза царит неимоверное оживление, ребятня ходит с раскрытыми ртами, а у взрослых в глазах – детский восторг. С людьми в таком состоянии нужно держать ухо востро. Стоящий паровоз разрешено облепить со всех сторон, но только не лезть выше. Это я понимаю по ледяному взгляду Дмитрия и его окрику: «Куда, вниз быстро, нельзя!» Он бежит к носу, где восторженная девушка в очках решила взобраться едва не на трубу. Она непонимающе испуганно глядит на Дмитрия, а тот объясняет, почему нельзя лезть, куда не следует: «Контактный провод там. Долбанёт током, одни окуляры останутся».
– Ну их… пока работал на дизель-поездах и рельсовых автобусах, навидался тех, кто до последнего думал, что контактный провод не больно током бьётся, – говорит он мне.

Наконец отправление. Один мой старший товарищ, имеющий опыт вождения паровозов, говорил: «Паровоз, когда трогается, будто вцепляется в рельсы, и есть ощущение, что он буквально держится за них колёсами».

Я ждал этого момента, но, признаться, упустил. Потому что на меня буквально нахлынула волна переживаний. Ещё минуту назад пыхтевший паровоз вдруг вздохнул, фыркнул что-то насчёт того, что три пассажирских вагона – не ноша, и тронулся! Первые метры и вовсе казалось, что машина идёт пешком.

Васильич тянет за рычаг, и перрон оглашает радостный гудок. Он словно живой голос! Совсем ничего общего с синтетическими сигналами современных электровозов.

Я же вцепился в лопату и жду, когда приниматься за дело. По кино я знаю, что кочегар только и делает, что швыряет в топку уголь и лишь иногда стирает пот со лба.
– Не спеши, вот на подъём пойдём, можно будет поддать, – читает мои мысли Дима.
– А как его вообще разжигают? Не держать же его постоянно под паром?
– Насыпаем в топку уголь. Сверху на него бросаем доски и промасленную ветошь. Поджигаем. Когда дерево разгорится и под ними займётся огонь, сверху набрасываем ещё сантиметров 10 угля.
– И когда паровоз будет готов к поездке?
– Вечером его разжигал. Потом каждые три часа уголь подбрасывал, а к утру он готов.

Наконец машинист велит наподдать, я хватаюсь за лопату, но выясняется, что паровоз и сам может проглотить угольку. Пара манипуляций с вентилями и рычагами, и по будке разносится шипение пара и угольная пыль. Это паровоз загребает из тендера чёрное топливо шнеком – архимедовым винтом. Шнек забирает уголь под полом, размельчает слишком крупные куски, толкает их в топку. Уже на выходе три форсунки подают пар под давлением, и увесистые куски летят в огонь.

Необычный гриль

Вот и добрались до станции Белокаменная. Там – первые манёвры.
– Покидай, а я похлопаю, – командует Дима.
«Похлопать» – значит открывать и закрывать створки топки, пока я бросаю уголь. В общем-то у меня не получается делать это ловко. Вроде бы и руки оттуда растут, и орудовать лопатой приходилось не раз, но места мало, и, стараясь не задеть чего лишнего, я осторожничаю. Жестами Дима показывает, куда подбросить. Топка большая, и добавлять угля надо там, где он уже начал прогорать. Лопат 10–15. Также потом и в пути: забросил, давление пара выросло, отдыхай.

Это уже на следующей остановке Миша-В-Кубе отбирает у меня лопату:
– Полундра, давай мне! – и начинает размеренно подавать уголь. Проходит минута, и топка полна. Отобрал лопату он у меня потому, что надо было быстро нагнать температуру, а я при всём старании не мог развить нужную скорость подачи топлива.
– Не боись! На подъёме надо будет покидать снова, а постоянно не надо! – объясняет Дима. – А хлопаю створками я затем, чтобы не было резкого перепада температур. Я топку открыл, ты бросил, я закрыл. Если там температура большая и створку открытой оставить, то поток холодного воздуха может на котёл подействовать, и вода уйдёт.

Пошёл подъём, пора за работу. Теперь чуть посноровистее подаю уголь. Чувствуется, что с каждой лопатой паровоз бежит всё проворнее. Но, видимо, этого мало.
– Дай покажу, как надо, – снова берёт у меня лопату Дима. Чёткими, выверенными движениями он посылает пять лопат в топку, и паровоз словно взлетает. Давление пара растёт, машина довольно фырчит и бежит в горку.
– Я бросаю так, чтоб уголь веером по топке расходился. Равномерно. Если огонь ровный, то и давление растёт быстро, – объясняет он.

А я с тоской думаю, что при наличии шнека и профессионального кочегара моя работа тут – впитывать угольную пыль всеми порами. А она и впрямь буквально въедается в кожу.

Мы смотрим на огонь, с приближением обеда навевающий мысли о шашлыке.
– Мы тут и сосиски грилили, – снова «читает» меня Дима. – Проволоку на рельсе отбивали, чтоб не крутилась. На неё надели сосиски – и в топку, когда уголь уже не дымит. Пара секунд, и поджарены. Большой чайник минуты за две закипает. Чай получается наивкуснейший!

Так в мыслях о еде доехали до депо. А потом поезд с туристами направился на Рижский вокзал, но туда я добирался уже как пассажир.

…До отправления поезда в родной Воронеж оставалось чуть больше часа. Надо было успеть хоть немного отмыться и переодеться, а то, боюсь, меня не пустили бы не то что в фирменный поезд, но и в метро.

Пока паровоз экипировали водой, Дима отвёл меня в депо. Даже не подозревал, что буду так радоваться куску хозяйственного мыла, обычной раковине и струе чуть тёплой воды. Чтобы привести себя в относительный порядок, пришлось намылиться раз шесть.
– У меня ещё отец паровозы водил. После поездок с ним я с детства привык хозяйственным мылом мыться, – говорит мне Дима.

Предпочитая не думать о том, что под одеждой я как был грязным, так и остался, иду обратно к паровозу прощаться с бригадой.

Уже совсем скоро, расслабившись в уютном купе, но всё ещё чувствуя во рту привкус угля, я понял, что работа кочегаром паровоза – отличная закалка. Сажа и копоть, оседающие на кожу, наверняка проникают и глубже, делая мужской характер крепче. А в том, что экипаж гордого «Лебедя» – настоящие мужчины, у меня сомнений не было.

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

13 − два =