Холмогоры: мир семьи Бобровых (Статья В. Толкачёва. Газета «Холмогорская Жизнь»)

«Сей город Холмогоры достопамятен прошествием через него троекратно на север Петра Великого: Еще славится оный город произведением в 1711 годе, на двинском Курострове, на свет славного в ученом мире мужа Михаила Ломоносова:»

Этот ряд имен, связанных историей Холмогор и начатый путешественником П.Челищевым, продолжают как широко известные личности: архиепископ Афанасий, генералиссимус Антон Ульрих, этнограф Ефименко, праведный Иоанн Кронштадтский, так и менее известные, добрыми делами своими заслужившие память потомков.

Один из них — земский врач Холмогорского уезда Иван Иванович Бобров. Две даты «сошлись» в этом году на его имени, одного из самых уважаемых граждан Холмогор на рубеже XIX и XX столетий: 185-летие Холмогорской уездной больницы и 80-летие его памяти:

В своем рапорте Архангельскому губернатору от 15 декабря 1834 года бургомистр Холмогорской городской ратуши Василий Ерюхин сообщал:

…В городе Холмогорах больница помещается в двух комнатах деревянного строения вместе с казармами инвалидной команды. Строение заключает в себе 8 покоев одинаковой величины, две вышки и две небольшие комнаты… Построена во время квартирования войск в 1818 году для лазарета.

Эта дата, как первое упоминание о лечебном учреждении в Холмогорах, и считается годом его основания.

С тех пор, за 185 лет, много воды в Двине утекло.

Так, в 60-е годы позапрошлого века при больнице появилась аптека. До начала XX века это было единственное на весь огромный уезд лечебное учреждение, называвшееся тогда больницей приказа общественного призрения. В ней было 12 кроватей; из персонала — 3 фельдшера, 2 акушерки, 1 врач.

Вот этим врачом и был Иван Иванович Бобров.

Передо мной «Путеводитель по Северу России», составленный Д.Островским в 1899 году — на самом последнем временном рубеже перед вступлением ее в трагический XX век. Не словами — песней веет от его неторопливых слов:

Холмогоры — небольшой уездный городок, имеет 1112 жителей, расположен на берегу очень мелкого протока Двины, речки Курьей или Курополки. На Холмогорских лугах воспитывается известный своей молочностью и красотой рогатый скот, разведенный при Петре Великом от скрещивания местной породы с голландскою:

Нынешний город расположен в версте ниже по реке от того места, где он находился в конце XVII века, и где доныне стоят совершенно одиноко на лугу собор и монастырь:Красивый и величественный Холмогорский Преображенский собор построен по образцу Московского Успенского собора; замечателен прекрасным пятиярусным иконостасом, подвешенными над алтарем хорами и прекрасным резонансом. По обеим стенам собора стоят гробницы умерших в епархии шести архиепископов и четырех епископов с портретами каждого из них над гробницею и эпитафиями, начиная с преосвященного Афанасия, изображенного безбородым:

Невдалеке от собора теплая церковь во имя 12 апостолов. Рядом с собором — Успенский женский монастырь на месте прежних архиерейских палат, в которых жило несчастное потомство царя Ивана Алексеевича со своим отцом Антоном Ульрихом:

На высоком речном берегу стоял большой одноэтажный жилой дом с четырехскатной, покрытой крашеной жестью крышей, принадлежавший в Холмогорах семье врача Боброва. С трех сторон его окружал роскошный сад с прудом: Простой, без архитектурных изысков, дом был добротно рублен, обшит плахами и спокойно смотрел на мир большими, в рост хозяина, окнами. Их было семь, причем одно, приходящееся на просторный зал, было тройным, чтобы пропускать побольше света.

Своим светлым и солидным обликом дом чем-то напоминал своего хозяина, Ивана Ивановича Боброва, заведующего Холмогорской уездной больницей. Родом из Пензы, выпускник медицинского факультета Казанского университета, дипломированный врач, он приехал на Север, на постоянную работу в 1879 году, в возрасте 29 лет.

Тогда народники уходили в народ.

Но он занялся не агитацией против царя, не подготовкой революции, а лечением людей. Женился на красавице Марии, дочери уездного чиновника по крестьянским делам Федора Затварницкого, и навсегда осел в этом тихом, зеленом, речном городе.

При нем построено было новое просторное больничное здание. Его энергии и профессионального умения хватало для того, чтобы оказывать помощь не только в Холмогорах. Невзирая на погоду — в любое время суток и года, запрягал он в сани или пролетку коня и ездил по всему уезду помогать людям: лечить, принимать роды, делать операции — все он мог сделать сам. Был прекрасным провизором, и сам готовил свои лекарства. Его врачебные рецепты многие годы использовали врачи уездной больницы, и долго хранились в семье, у потомков. Он высаживал в своей усадьбе неизвестные для этих мест деревья, выписывал экзотические цветы из Парижа и Варшавы, украшая ими сад, и даже выращивал арбузы: Любил все делать своими руками. Часто сам готовил пищу, несмотря на то, что была у него и прислуга, и кухарка: Отдыхал, меняя род занятий. У него была маленькая столярная мастерская, где стоял выписанный из Германии токарный станок, и он вытачивал из дерева разные вазы, рюмки, ножки для этажерок; любил готовить подарки своим знакомым: шкатулки из дерева, коробочки из папье-маше: Увлекаясь переплетным искусством, часто радовал друзей, вручая им какой-нибудь старинный фолиант, преображенный его руками:

В доме Бобровых устраивались различные вечера, рождественские елки, балы: Он был культурным центром в Холмогорах.

Стены Преображенского собора и звоны колокольни, старинные храмы и монастырь в бывших архиерейских палатах напоминали о славных страницах истории города. Окрестные леса, заливные луга-наволоки, окружавшие город, наполняли жизнь людей чистотой, красотой и работой.

Крестьяне валили лес, занимались сплавом и животноводством — разведением холмогорок, дававших вкуснейшее молоко, сметану и масло — куда там вологодскому! На заливных лугах-наволоках в страду заготавливали доброе сено. В церковные праздники, нарядившись, шли в храмы:

В семье Бобровых поднимались три дочери. Старшая — Наденька, Надя, Надежда — любимица, воспитанница Архангельской Мариинской женской гимназии. Годы учебы в ней (1904-1912) были, наверное, самыми счастливыми в ее жизни. Она любила зимний Архангельск, сказочную красоту заснеженных деревьев, морозные узоры на подсвеченных окнах домов, изморозь на ресницах женщин, бородах мужчин и меховых шапках прохожих. Ее дурманили запахи соснового дымка от топящихся печей по утрам и березовых дров по вечерам в банные дни: А когда в город приходила весна света и наступала Масленица, ничего не было лучше, чем катание по Северной Двине на лошадях, а то и на оленях, если приезжали самоеды навагой торговать.

Задушевные подруги и друзья писали ей в альбом стихи. Вот автограф Ларисы Шергиной, сестры будущего писателя, мастера заповедного поморского слова Бориса Шергина:

Тебе желаю, дорогая,

Чтоб ты счастливая была,

И чтоб рука Творца святая

На добрый путь тебя влекла.

А 14 октября 1904 года в ее альбоме появилось четверостишие «На память Наденьке», которое вписала Ксения Минейко, дочь главного инженера Архангельского морского порта Петра Минейко, будущий этнограф, археограф, биолог, исследователь культуры Беломорья Ксения Петровна Гемп:

Веруй в Бога, молись,

Будь скромна и трудись,

Будь покорна судьбе —

Вот совет мой тебе.

На лето Наденька Боброва всегда уезжала домой, в Холмогоры. И проводила его с родителями, в саду, и на Двине, среди лугов. Окончив гимназию с серебряной медалью и удостоившись звания учительницы, Надежда Ивановна Боброва начала самостоятельную жизнь. Но навсегда сохранила в душе своей счастливое и спасительное ощущение полноты жизни под крышей родительского дома, освященной любовью, трудом, заботами.

Через много-много десятилетий, подписывая для своего внука Владимира старинные домашние фотографии, чудом сбереженные, вопреки всем ужасам прожитой жизни, она с волнением повторяла пушкинские строки: «минувшее проходит предо мною, на старости я сызнова живу:»

Революция в стране обернулась для Холмогор созданием концлагеря в стенах храмов, за оградой монастырских построек; десятилетиями разорения жизни, оскудения душ обитателей края и города; уничтожением, разграблением и эксплуатацией на износ всех его исторических памятников и сооружений.

Круто изменилась и судьба Наденьки Бобровой. Учась в 1920 году в Харьковском ветеринарном институте, она вышла замуж за пропагандиста мирного процесса революции, активиста и организатора профессионального и кооперативного движения в России Андрея Евдокимова. Они жили в Москве, где муж ее активно сотрудничал в газете Всероссийского общества кооператоров, входил в состав его правления. Разгром этого движения большевиками заставил их уехать на Север, на родину Надежды Ивановны — в Холмогоры, чтобы жить рядом с крупным российским городом Архангельском, центром огромного, интересного, еще не исследованного края.

Еще живы ее родители. Бесчинству часто меняющихся в концлагере краскомов Иван Иванович Бобов противопоставляет свое достоинство земского врача, хорошо знающего страдания и жизнь людей своего уезда. Он достойно прожил свою жизнь, и на попытки выселить его из родного дома дерзко отвечал: «Вы можете меня расстрелять, но я жил и умру барином!»

Он умер 16 ноября 1923 года. Его похоронили на Введенском кладбище, рядом с церковью Введения Богородицы во храм, которая стояла на въезде в Холмогоры. На могиле была уложена большая каменная плита с надписью:

Он оставил большое хозяйство, хотя и полузаброшенное, потому что за годы советской власти многое было утрачено. Еще радовал сад и кормил огород; оставалась огромная, по тем временам, библиотека, в которой была собрана масса книг по врачебному делу, а также много томов русской и зарубежной художественной литературы:

Надежда Ивановна стала преподавать биологию в школе крестьянской молодежи, открыла отделение Географического общества в Холмогорах. Муж ее увлекся краеведением, увидев в нем способ активного вовлечения природных ресурсов края в его экономику и социальную жизнь. Стал секретарем Архангельского общества краеведов и уже в 1924 году опубликовал в сборнике «По Северной Двине» свои первые работы:

Когда в 1925 году они приняли решение переезжать в Архангельск, библиотеку вывезли тремя возами : Часть книг подарили Холмогорской школе, но большую часть отдали в Добролюбовскую библиотеку, просто так отдали, чтобы не пропали. Дом продали каким-то местным лесозаготовителям, которые через какой-то год спалили его:

В 1937 году снова начались страшные времена.

По воспоминаниям архангелогородцев, трамваи работали круглосуточно: по ночам везли арестованных: Муж Надежды Ивановны, Андрей Евдокимов, был арестован по пресловутому делу Трудовой крестьянской партии:

Больше двух лет шло следствие, и все это время жена настойчиво обивала пороги местных правоохранительных органов и властей, взывая о помощи, о внимании и справедливости. С последней надеждой написала в Москву:

В ЦК ВКП(б), Жалоба:

Мой муж Андрей Андреевич Евдокимов арестован 6 февраля 1938 г. органом УНКВД по Архангельской области. Прошло 27 месяцев предварительного следствия. За это время дело мужа в общем деле ТКП прошло следующие стадии: 1) следствие, 2) направление на Военную коллегию и возвращение, 3) опять следствие, 4) направление в Архан. обл. суд, и опять возвращение, 5) еще раз следствие и направление в 1939 году на Особое Совещание при НКВД СССР, 6) снова возвращение в феврале 1940 г. и 7) снова следствие:

:Не питая никакого доверия к обещаниям Архоблпрокурора и его зам. по спецделам, я решила обратиться в ЦК ВКП(б) с настоящей жалобой на Архоблпрокуратуру, в результате бездеятельности которой или попустительства мой муж А.А.Евдокимов сидит 3-й год, не совершив никакого преступления.

Твердо верю, что партия Ленина-Сталина крепко стоит за всех вместе и за каждого в отдельности полезного советского работника и не поощряет тех, кто игнорирует советские законы. Прошу проверить работу и работников Архоблпрокуратуры и всемерно ускорить надлежащее расследование дела моего мужа, а также и решение, сохранив за ним право защиты в суде, предоставленные ему Великой Сталинской Конституцией.

Не откажите сообщить о Вашем решении уведомить о получении сего.

7 мая 1940 г.

Надуманность «дела» за годы «следствия» была ясна и самим следователям. Но «органы не ошибаются». Дело отправили в Москву, и там, по решению Особого совещания, 67-летний и тяжело больной Евдокимов был выслан в Красноярский край. Там, в деревне Большая Мурта, он и умер от голода и холода в канун 1941 года. А Наденька, не зная об этом, еще долго писала ему тревожные, полные заботы и нежности письма:

В горе и тревогах, в заботах и бедности Надежда Ивановна прожила долгую трудную жизнь, поднимая на ноги дочь, внука, которому и завещала с любовью собранный и сохраненный семейный архив.

Вспоминает ее внук, Владимир Тюрин:

— С бабушкой, Надеждой Ивановной Бобровой-Евдокимовой, мы, году в 1965-м, целый день искали могилу Ивана Ивановича Боброва: Много лет сюда никто не приходил: Ползая на коленях, я нашел заросшую травой каменную плиту, перевернутую вниз надписью. С бабушкой мы ее почистили, отметили место: На будущий год снова приехали и заказали местному столяру, Парфенов была его фамилия, деревянный крест: И потом через все Холмогоры тот крест несли на себе, потому что никаких помощников не было, лошадей тоже… Принесли его сюда, вкопали, отметили это место. Несколько раз посещали могилу: В 1979 году бабушка умерла. В завещании она просила похоронить ее на этом месте: Был июнь месяц. Мы приехали с приятелем в Холмогоры, обратились в исполком — тогда все было в его ведении, в отделе охраны памятников культуры мне сказали: принято решение отметить память уездного врача Боброва установкой мемориальной доски: Я попросил разрешения похоронить бабушку на кладбище: Мне сказали: «Проблем нет, она записана в книгах, родилась здесь — хороните; а уж за доску — извините, нет средств, чтобы установить:». Вдвоем с приятелем организовали похороны. Шел страшный дождь, когда копали могилу: Но несмотря на непогоду, из Архангельска прибыл автобус: сотрудники краеведческого музея — все, кто знал Надежду Ивановну и работал с ней, приехали сказать ей последнее «прощай»: С тех пор я бываю здесь довольно часто: Рядом со старой плитой я поставил прадеду и бабушке новый памятник из черного камня, с их портретами. Теперь отец и дочь всегда рядом, после забвения и долгой разлуки:

Сегодня, на месте бывшей усадьбы, две старых лиственницы — все, что осталось от обширного сада Бобровых: Но добрую память о нем еще хранят земляки. Известный в области общественный деятель, уроженец Холмогор, Виктор Михайлович Третьяков, когда в сороковых годах прошлого века учился в начальной школе, бегал еще в бобровский сад, и помнит рассказы мамы своей Анны Ивановны о его хозяине:

— Большим уважением пользовался земский врач Иван Иванович Бобров у жителей города. Очень доверяли ему как врачу, верили по делам его. А усадьба его украшала Холмогоры; люди любовались садом и прудом: О нем много хорошего говорила и работавшая в Холмогорской больнице ветеран здравоохранения, заслуженный врач Кирсанова:

На нынешних Холмогорах — печать недоброго времени, тень скорби, но и свет надежды. Надежды на возрождение питают и душа великого земляка Михаила Ломоносова, и светлое мастерство художников-костерезов. Надежда эта в попытках властей поднять экономику района, сохранить и умножить бесценное достояние — знаменитую холмогорку. Эта надежда — в молитвах и трудах прихожан православного прихода и его настоятеля отца Леонтия по восстановлению холмогорских храмов; в пробуждающихся к духовной жизни жителях ближних деревень. Она в бескорыстной помощи и содействии земляков — потомков тех, кто когда-то нашел вечный покой на родной холмогорской земле.

И Бог им в помощь!

Статья опубликована в газете «Холмогорская Жизнь» от 26 декабря 2003 (52)