Владимир Вейхман «Коперник. 112-й элемент»

Весной 1539 года по пыльным и ухабистым дорогам Австрии, Германии и Польши  в скрипучей повозке ехал молодой профессор математики и астрономии из саксонского Виттенберга Георг Иоахим фон Лаухен, известный под латинским именем Ретик. Собственно говоря, Георг Иоахим при рождении не был ни фон Лаухеном, ни, тем более, Ретиком. Отец его, Георг Изерин, был городским врачом в придунайском городе Фельдкирке. Но когда будущему профессору шел 14 год, отец был арестован, а вскоре вздернут на городской площади по обвинению в систематических кражах у своих пациентов, а заодно и в колдовстве. Как ни странно, заботу о сыне повешенного преступника взял на себя преемник его отца в должности городского врача Ахилл Гассер, который помог ему получить хорошее образование. Георг-младший стремился избавиться от позора, которое навлекло на него имя отца, и сам присвоил себе титул «фон Лаухен», что всего лишь было переводом на немецкий язык девичьей фамилии матери, а, став студентом, записался  Ретиком – по древнеримскому названию тех мест, откуда он был родом – провинции Ретия.

В учении Ретик был усерден и в науках преуспел, став к двадцати двум годам магистром искусств. Старательного молодого человека заметил богослов и философ Филипп Меланхтон, самый выдающийся соратник Мартина Лютера, неполных два десятка лет назад прибившего к дверям Замковой церкви того же виттенбергского университета свои «95 тезисов», положивших начало Реформации, направленной против злоупотреблений католической церкви.

По протекции Меланхтона Ретик стал профессором математики и астрономии  того же университета и пользовался неограниченной поддержкой своего покровителя. После двух лет профессорства Ретик получил двухлетний отпуск, который он намеревался использовать для углубления познаний в своих науках у выдающихся ученых своего времени, среди которых он назвал и имя Николая Коперника, каноника из далекой северной епархии Эрмеланд, или Вармии. Поездка эта требовала от молодого профессора определенного мужества. Виттенбергский университет был оплотом протестантской церкви, и в те тревожные времена Реформации посещение Ретиком католической епархии было рискованным предприятием. Меланхтон, прослышавший о гипотезе Коперника, относился к ней резко отрицательно. К тому же, в памяти были и слова самого Лютера;ниспровергатель авторитетов, отец Реформации, обрушился на ученого: «Этот дурак хочет перевернуть вверх дном всё искусство астрономии. Но ведь в Священном писании сказано, что Иисус Навин велел остановиться Солнцу, а не Земле».

Но что не сделаешь для любимого ученика. «Пусть едет», – решает Меланхтон, и вот трясется карета по дорогам Европы, то утопая в грязи на проселках, то подпрыгивая, как на буграх, на булыжниках городских мостовых. Ретик встретился с видными астрономами Германии, побывал и родном городе Фельдкирке, где, прослезившись, принял его в свои объятия постаревший доктор Гассер, а вот теперь направляется на север Польши, в окраинную область, которую ученые-остряки именовали «Сарматией» – частью степей Великой Скифии, простиравшихся до Балтийского моря.

*     *     *

По радио пропикало московский полдень, заиграл бравурный марш, и скорый поезд «Калининград – Москва» плавно отошел от Южного вокзала бывшего Кенигсберга.

– Ну что же, давайте знакомиться, – обратился к своим спутникам бритоголовый крепыш, на вид лет пятидесяти. Зовут меня Василий Михайлович, по специальности механик, работал на судах, а вот теперь все больше в судоремонте. Механик, знаете, такая профессия – везде нужен: и на воде, и на суше. Ну, я свое отплавал, а теперь главное дело – сынка в люди вывести, он у меня в этом году школу заканчивает. А вас как нам называть? – обратился он к седоголовому спутнику, явно старшему по возрасту, с тонкими, как у музыканта, пальцами.

– Я – Семен Борисович, преподаю астрономию в мореходном училище. Калининград – такой город, все так или иначе связаны с морем.

– А вы? – Василий Михайлович повернул лицо к третьему пассажиру, полноватому господину, на котором несколько мешковато сидел джинсовый костюм.

– Ну, я-то к морю имею отдаленное отношение, разве что летом на пляже люблю пожариться. Зовут меня Игорь Викторович, лучше – просто Игорь. Чем занимаюсь? Да так, то, сё, продаю, покупаю, словом, кручусь, как могу.

– То есть бизнесмен, олигарх? – скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал механик.

– Ну, какой я олигарх! Будь я олигархом, разве ехал бы поездом, да еще в купейном вагоне! Сам себе и бизнесмен, и менеджер, и экспедитор…

– А я – студент-физик, меня зовут Андрей, – представился четвертый пассажир, уже успевший взобраться на верхнюю полку.

– Вот и познакомились! Может, в картишки перекинемся? Дорога длинная, будет чем занять себя…

– У меня вот картишки, – откликнулся Игорь Викторович. Он уже вытащил пачку бумаг и перебирал их, тыча пальцем в клавиши микрокалькулятора. – Тут тебе и подкидной, и преферанс, а все больше «двадцать одно»… С перебором…

– Ну ладно, – не настаивал Василий Михайлович. – Вот вы ученый человек, к тому же, астроном…

– Астрономом меня можно назвать только с большой натяжкой. Я преподаю мореходную астрономию, а это штурманская наука, она занимается способами определения места судна в море по небесным светилам.

–  Все-таки вы ученый человек, поди, кандидат наук, да и к астрономии, хоть и мореходной, не сбоку-припеку. Вот вы скажите мне, уважаемый Семен Борисович, что же это такое я вчера вечером наблюдал?

Вышел я подышать свежим воздухом, стою с соседом, смотрим на небо. А там такое красивое зрелище! Левее того места, где Солнце недавно село, полумесяц Луны, вроде буквы «Р», только палочку к рогам приставить. А пониже, по разные стороны от Луны, две звезды; одна яркая, ну прямо как прожектор, а вторая побледнее, но все равно ярче всех прочих звезд. Сосед мой и говорит: «А, может, это какие посланцы наблюдают за нами из космоса, может быть, инопланетяне?». В инопланетян я, конечно, не поверил, но все-таки интересно было бы узнать, что это такое мы наблюдали?

…Семен Борисович оживился:

– Я вчера вечером тоже обратил внимание на это красивое зрелище. Насчет инопланетян вы совершенно правы – они тут не при чем. Только видели вы не звезды, а планеты («планетес» – по-гречески «блуждающий»). Левее – это Венера, а правее – Юпитер. Они только усматриваются по близким направлениям, а в действительности орбита Венеры находится внутри земной орбиты, а орбита Юпитера – снаружи. Это еще со времен Коперника известно. Помните Коперника?

– Как же, как же! Что я, Коперника не знаю? Да когда я был студентом, еще на младших курсах, что ни вечеринка, то пели:

«Коперник много лет трудился,

Чтоб доказать Земли вращенье…»

– Да, да, – согласился Семен Борисович. –  Вы обратите внимание, что если провести большой круг через точку, где за полчаса до ваших наблюдений закатилось Солнце, а дальше через Юпитер, Венеру и середину видимой части лунного диска, то получим приблизительное положение эклиптики – траектории годового движения Солнца. А Венера находилась около восточной элонгации – на наибольшем угловом расстоянии от Солнца.

– Ну, вы меня своими учеными терминами не пугайте – подумаешь, эклиптика, элонгация…Все-таки в школе мы все изучали астрономию по Воронцову-Вельяминову – до сих пор помню автора учебника с его чудной фамилией! Ладно, время у нас есть, вы бы что-нибудь нам о своей астрономии рассказали, да и о Копернике.

… Игорь Викторович поднял голову от своих бумаг:

– А вы скажите, зачем мне ваш Коперник? Ну, жил он, положим, в свое время, сидел на крыше или еще где там,  смотрел на небо – надеялся что-нибудь новенькое увидеть, ничего не увидел, а потом решил, что не Солнце вертится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Ну и что? Нам-то сегодня какое дело до этого? У меня без Коперника забот полон рот (он похлопал по своим бумагам), а про вашего астронома уж столько разных книжек понаписано – хоть всю жизнь читай – не перечитаешь! Положим, вы – преподаватель, вам это нужно все это студентам втолковывать. Анам-то к чему ворошить прошлое?

…И Игорь снова уткнулся в свои бумаги, предоставив спутникам продолжать свои рассуждения.

– Да не принимайте вы всерьез эти возражения, – вмешался Василий Михайлович. – Сами видите, человек занят, может, у него сальдо-бульдо не сходится, а мы тут его только отвлекаем. Бизнес – такое дело: «Время – деньги».  А мы продолжим потихонечку, и студент послушает, ему полезно. Прошу вас, Семен Борисович.

– Ну что вам сказать? На Коперника в своих лекциях я мог потратить не так уж много времени, да и то, по правде говоря, толком мало что мог сказать. Упоминал, конечно, что Коперник отказался от птолемеевых деферентов и эпициклов, но когда вник поглубже, понял, что это не совсем так и что вообще не в деферентах и эпициклах дело.

Книг и статей о Копернике, действительно, много понаписано, я вряд ли прочитал хоть их малую часть. Но вот что я для себя отметил. Одни авторы идут, так сказать, по канве внешней стороны жизни великого астронома: где родился, где учился, где жил, с кем приятельствовал или враждовал, а о его научных открытиях сказано как бы между прочим, мимоходом. Видно, что авторы сами трудов Коперника не изучали, поэтому у них и представление о его научном подвиге самое поверхностное. А иные авторы ударились в противоположную крайность; однако, одолеть строгую научность далеко не всякому читателю по силам, и для него подвиг Коперника остается тайной за семью печатями.

Хотелось бы избежать и той, и другой крайности, но уж как получится, – вы, Василий Михайлович, не обессудьте.

…К изложению Семен Борисович приступил с большой опаской. Он понимал, что люди, элементарно сведущие в астрономии, не очень-то нуждаются в пояснениях, которые он намеревался дать. А для тех, кто, в сущности, незнаком с астрономией, будет нелегко – а, скорее всего, просто невозможно воспринять на слух определения, требующие и определенного пространственного мышления, да и просто хотя бы желания выслушать и понять эти скучные материи.

Колеса поезда постукивали на стыках, вагон плавно покачивался, проводник заглянул в купе, спросив, не хочет ли кто чаю. Нет, для чаепития было еще рановато, и Семен Борисович обратился к спутникам, как это обычно делал на лекциях.

– Для начала нам необходимо познакомиться с некоторыми элементарными понятиями, составляющими, так сказать, «язык» астрономии, и прежде всего – с небесной сферой.

Что такое сфера? Ну, представьте себе, скажем, футбольный мяч – поверхность, все точки которой отстоят на равное расстояние от одной точки – центра сферы. Понятно, что сферу как объемную поверхность адекватно изобразить на плоском листе бумаги невозможно, но если нарисовать ее в виде окружности, то тут не так уж придется напрягать воображение, чтобы представить ее выпуклость.

Итак, нарисуем окружность.

…Астроном использовал нехитрый прием, который всегда показывал студентам. Зажав карандаш между большим и указательным пальцами, он упер средний палец в лист бумаги и повернул лист на плоскости стола на 360 градусов. Получилась правильная окружность – хоть циркулем проверяй!

Он продолжил:

– Любое сечение сферы плоскостью представляет собой круг. Если сферу пересечь плоскостью, проходящей через ее центр, то получится так называемый большой круг, а если секущая плоскость не проходит через центр сферы – малый круг. Понятно, что больших и малых кругов можно провести сколь угодно много.

…Семен Борисович нарисовал большой и малый круг в виде овалов.

– Под расстоянием на сфере понимается отрезок дуги большого круга, соединяющий две точки; это расстояние в астрономии выражается не в линейных мерах (ну, в километрах или в дюймах, что ли), а в градусной мере (то есть в градусах и минутах дуги) или, если хотите, в радианах. Расстояние в градусной мере между точками на сфере не зависит ни от радиуса сферы, ни от положения ее центра в пространстве. Это-то понятно?

Василий Михайлович будто бы усомнился вначале, но потом, поводив пальцем по листку с окружностью, согласился: «Да, понятно».

– А углы на сфере между пресекающимися большими кругами измеряются во все той же градусной мере.

– Понятно, – закивали Василий Михайлович и Андрей.

– Впрочем, еще одно понятие необходимо освоить. Речь идет о полюсах. Что вам говорит этот термин?

…Василий Михайлович немедленно откликнулся:

– Ну как же, что тут непонятного. У любого аккумулятора, ну даже у простой батарейки, один полюс – «плюс», а другой – «минус».

Ведущий несколько смутился:

– Извините, коллега, я о других полюсах.

– А, вы об этом… Ну как же, как же, – полюс – это там, где холодно, разная там Арктика, Антарктика… Еще Папанин с папанинцами.

– Почти так, но все-таки не совсем. А где находится полюс по отношению к экватору?

– А, понял! – радостно, как ребенок, обрадовался Василий Михайлович.

– Вот то-то и оно. Полюсами большого или малого круга сферы называются точки на сфере, отстоящие от всех точек данного круга на одинаковое расстояние. Чему равно это расстояние для большого круга?

– Девяноста градусам, – немедленно откликнулся Андрей.

– Молодец, студент, именно девяноста градусам, или четверти окружности.

– Нет, профессор, – взмолился механик. – Дайте малый ход, я на такой вашей скорости сообразить не успеваю.

…Игорь Викторович продолжал свои расчеты, не вмешиваясь в разговор, но было видно, что он слушает вполуха. Студент выставился в окно, словно пытаясь что-то увидеть на пробегающих мимо полях. Василий Михайлович вышел в коридор и минут двадцать отсутствовал, и возвратился с плохо скрываемым выражением отчаяния на лице:

– Ну что же, Семен Борисович, средний вперед, да не шибко добавляйте обороты, а то у меня в голове подшипники перегреваются.

– Даю средний, – откликнулся ведущий. – Далее переходим к небесной сфере. Определение у этого понятия очень простое: небесной сферой называют сферу произвольного радиуса с центром в произвольной точке пространства, используемую для решения астрономических задач.

– Ничего себе определение, – удивился Василий Михайлович. – Значит, у небесной сферы все произвольно: и радиус, и положение центра. Получается прямо по пословице: куда хочу, туда и ворочу. Так хоть какая-нибудь определенность в этом понятии есть?

– А определенность заключается в том, что если мысленно сместить параллельно самим себе лучи, идущие от светил к глазу наблюдателя, чтобы они прошли через центр сферы, то на сфере отобразится картина звездного неба так, как ее усматривает наблюдатель в данный момент. Каждому небесному светилу (звезде или планете, Солнцу, Луне) на сфере соответствует определенная точка. Ее называют местом этого светила на сфере (в обиходе – просто светилом). Аплоскостям в пространстве соответствуют на сфере большие круги. Помните, что такое большой круг?

А теперь давайте разберемся, как привязать небесную сферу к конкретному наблюдателю. Для этого ответьте мне, пожалуйста, чем один наблюдатель отличается от другого.

…Василий Михайлович даже несколько растерялся:

– Да мало ли чем – ростом, возрастом, цветом глаз, но какое это может иметь отношение к астрономии?

– Действительно, никакого. Ну а ты, будущий физик, что скажешь?

…Андрей, словно смущенный прямым к нему обращением, полувопросительно откликнулся:

– Наверное, направлением силы тяжести в точке его местонахождения?

– Молодец, студент, считай, что «пятерка» тебе обеспечена! Именно так: исходным понятием небесной сферы, связанным с местоположением наблюдателя, можно считать отвесную линию, то есть направление свободно подвешенного на нитке грузика. Направлению вверх соответствует точка на сфере, называемая зенитом, а направлению вниз – называемая надиром. Это запомнить легко: вверху – зенит, внизу – надир. У каждого отдельно взятого наблюдателя, если только один не сидит на плечах у другого, свой собственный зенит и свой собственный надир.

Точки зенита и надира являются полюсами большого круга – математического, или истинного горизонта, плоскость которого перпендикулярна отвесной линии. Математический горизонт – понятие, которое, конечно, родственно видимому горизонту, но не совпадает с ним. Видимый горизонт – это пространство, которое можно окинуть взглядом, на поэтическом языке – окоём. А истинный горизонт – математическая абстракция.

Все светила, наблюдаемые на небосводе, совершают правильное круговое движение вокруг воображаемой оси мира – так называемое видимое суточное движение. Неподвижные точки, относительно которых совершается это движение, или, иначе говоря, в которых ось мира пересекается с небесной сферой, называются полюсами мира. Для наблюдателей, находящихся в северных географических широтах, надгоризонтным, или повышенным, является северный полюс мира, а в южных – южный. В сферической астрономии доказывается фундаментальная теорема: высота над горизонтом повышенного полюса мира равна географической широте местоположения наблюдателя.

…Андрей добавил:

– А вблизи северного полюса мира находится звезда из созвездия Малой Медведицы, которую называют Полярной. Измерив ее высоту над горизонтом, как раз и получаем широту места.

– Правильно, так и есть на основании названной мною теоремы. А большой круг, полюсами которого являются полюсы мира, называется небесным экватором. Нетрудно сообразить, что образующая его плоскость параллельна географическому экватору.

Большой круг, проведенный через полюсы мира, называется небесным меридианом. Среди бесчисленного множества меридианов выделяется один, который называется небесным меридианом наблюдателя. Он проводится как через полюсы мира, так и  через зенит и надир данного наблюдателя.

Пересечение истинного горизонта с небесным меридианом наблюдателя дает точки севера и юга, а с небесным экватором – востока и запада. Этими точками горизонт делится на четыре равные части.

Таков круг понятий, связывающих небесную сферу с местоположением конкретного наблюдателя. Через них можно выразить происходящие для него астрономические явления. Пересекая линию горизонта в восточной половине сферы, светила восходят. После восхода высота светила увеличивается вплоть до верхней кульминации – пересечения полуденной части небесного меридиана наблюдателя, а затем высота уменьшается и светило заходит, пересекая горизонт в западной его части. У другого наблюдателя эти же круги и точки – отвесная линия и математический горизонт, точки, отмечающие стороны света, – займут на небесной сфере иное положение.

– Стоп машина! – заявил Василий Михайлович. – Это как же понимать – выходит, что когда я ходил в Антарктику на криля, значит, я этот ваш математический горизонт носил с собой, и свой родной небесный меридиан, то есть, иначе говоря, таскал с собой всю свою небесную сферу? А ведь там совсем другие звезды светят на небе: и Южный Крест, и – штурман мне показывал – и альфа Центавра, и Тукан…

– Всё верно, горизонт-то вы с собой носили, но его положение относительно звезд изменялось с изменением широты вашего местонахождения, поэтому и картина звездного неба в южных широтах иная, чем в северных, – заметил Семен Борисович. – Но небесная сфера, точки и круги которой связаны с конкретным наблюдателем, неудобна для рассмотрения взаимного расположения небесных светил и их движений относительно друг друга. 

Чтобы освободиться от этого неудобства, нужно при построении небесной сферы исключить видимое суточное движение светил, остановить ее, чтобы она не вертелась, и отказаться от указания на сфере зенита и надира, горизонта и небесного меридиана наблюдателя.

Что же тогда на сфере останется? Останутся полюсы мира и небесный экватор, положение которых на небесной сфере не зависит от местонахождения наблюдателя.

А теперь нанесем на сферу эклиптику – большой круг небесной сферы, по которому совершается движение центра Солнца относительно звезд в течение года. Вдоль эклиптики располагаются известные двенадцать созвездий зодиака – «звериного круга – зодиакос киклос», как называли его древние греки.

– А что означает само слово «эклиптика»? – неожиданно оторвался от бумаг Игорь Викторович. – Должно быть, этот термин пришел из латыни?

– Совершенно верно, в русский язык это слово попало именно из латыни, но древние римляне заимствовали его у греков. По-гречески «эклейпсис» означает «затмение».

– Вот как? – встрепенулся Василий Михайлович. – А причем же тут затмение?

– А дело в том, что лунные и солнечные затмения могут происходить только тогда, когда Луна в своем движении на фоне звезд пересекает эклиптику.

Из наблюдений найдено, что эклиптика наклонена к небесному экватору на постоянный угол, значение которого принимается сейчас равным 23 с половиной градусам. Точки пересечения эклиптики с экватором представляют собой точки равноденствий. В точке весеннего равноденствия Солнце переходит из южной половины небесной сферы в северную, а в точке осеннего равноденствия – из северной полусферы в южную. Когда Солнце приходит в эти точки, день на всей Земле равен ночи.

А посредине между точками равноденствий на эклиптике находятся точки солнцестояний: в северной полусфере – летнего солнцестояния, а в южной – зимнего.

Большой круг, проведенный через светило и полюсы эклиптики и, следовательно, перпендикулярный самой эклиптике, называется кругом широты этого светила.

Вот мы и подошли к самому существенному для понимания дальнейшей части моего рассказа, чему, собственно, и послужили определения предыдущих понятий, – к системе небесных координат.

Положение любой точки на сфере определяется с помощью небесных сферических координат. Во времена Коперника, как и в предшествующие ему времена, для определения взаимных положений небесных светил пользовалась эклиптической системой небесных сферических координат. Небесные координаты светил – это как бы их почтовые адреса, только вместо номера дома используется эклиптическая широта, а вместо названия улицы – эклиптическая долгота.

Эклиптическая широта светила представляет собой дугу круга широты этого светила от эклиптики до места светила на сфере.

Эклиптическая долгота светила – это дуга эклиптики от точки весеннего равноденствия до круга широты светила, считаемая в сторону видимого годового движения Солнца.

Условимся в дальнейшем называть эклиптические координаты просто широтой и долготой, помня при этом, что не следует их путать с одноименными координатами точки на земной поверхности – географической широтой и географической долготой!

В системе эклиптических координат строились карты звездного неба, составлялись каталоги звезд, по координатам наводились на светила астрономические инструменты. В течение многих столетий научная деятельность астрономов заключалась в определении координат светил и их предвычислении на последующие моменты времени.

… Собеседников прервал проводник:

– Наш поезд прибывает на станцию Нестеров, стоянка пятьдесят минут. Приготовьте документы для проверки пограничниками. Да далеко их не убирайте, на той стороне, в литовском Кибартае, снова сорок пять минут на проверку документов литовскими пограничниками.

*     *     *

А повозка Ретика все катилась и катилась на север Европы, и справа, и слева простирался однообразный пейзаж: нарезанные на клочки поля с зелеными всходами, да бескрайние леса, на опушку которых то выходил лось, увенчанный короной могучих рогов, то выскакивали пугливые косули, то дорогу впереди стремительно перелетал почуявший опасность заяц. А по большей части не на чем было остановить взгляд, и Ретик невольно восстанавливал в памяти содержание лекций, подготовленных и прочитанным им за два года профессорской карьеры.

Самые первые лекции были посвящены представлениям древних (и вообще людей, далеких от науки) о движениях звезд, Солнца, Луны и планет.

Проще всего было со звездами. Они за сутки совершают оборот, описывая на небосводе (или вместе с небосводом) правильные окружности, центр которых располагается в созвездии Малой Медведицы, возле звезды, которую назвали Полярной. Все прочие небесные светила тоже участвуют в суточном движении, но, кроме того, они имеют собственные движения, перемещаясь относительно звезд.

Вследствие собственного годового движения Солнце в течение года последовательно проходит через все двенадцать созвездий зодиака, и в полночь в направлении на юг оказываются разные созвездия. Собственное годовое движение Солнца проявляется и в том, что изменяется положение точек восхода и захода светила, а вместе с ними полуденная высота, продолжительность дня и ночи. Луна совершенно очевидным образом вращается вокруг Земли, делая оборот за месяц; изменением положения Луны относительно Земли и Солнца объяснялась смена фаз Луны.

Но вот насчет планет было посложнее, элементарными соображениями их наблю-даемое движение объяснить невозможно. Понятно, что они, как все светила, обладают видимым суточным движением, но, кроме того, они обладают еще и собственным движением на фоне звездного неба, которое совершается по сложным траекториям. Они перемещаются то в ту же сторону, что и Солнце (это движение называется прямым), то в противоположном направлении (это движение называется попятным).

 С давних времен планеты подразделяются на две группы, названные нижними и верхними. Нижние планеты, к которым относятся Меркурий и Венера, в видимом движе-нии могут удаляться от Солнца только на ограниченную величину. Наиболее удаленные от Солнца положения нижних планет называются элонгациями; к востоку – восточной, а к западу – западной. Наибольшая элонгация составляет для Меркурия около 28 градусов, а для Венеры – около 48 градусов.

В восточной элонгации нижняя планета видна на небе  вскоре после захода Солнца в той же стороне, где оно скрылось под горизонтом. Двигаясь попятным движением, планета в каждый последующий вечер будет все ближе и ближе к Солнцу, сначала медленно, а потом быстрее, пока не скроется совсем в его лучах. Теперь надо ждать появления этой планеты в утренние часы, она становится видна на небе незадолго до восхода Солнца в той же стороне, где Солнце взойдет. В древности даже считали, что Венера, видимая утром, это одно светило – «утренняя звезда», а в вечерние часы другое – «вечерняя звезда». Планета продолжает двигаться попятным движением, и интервал времени между появлением на небе планеты и восходом Солнца будет все увеличиваться и увеличиваться, пока, наконец, она не окажется в западной элонгации. Тут планета останавливается и начинает перемещаться относительно звезд прямым движением, догоняя Солнце. Догнав его, она снова становится невидимой в лучах Солнца. Продолжая прямое движение, планета вновь достигает восточной элонгации, ос-танавливается и начинает попятное движение – цикл повторяется.

Верхние планеты – Марс, Юпитер и Сатурн могут удаляться от Солнца на любой угол, до 180 градусов. Положение, в котором направление на верхнюю планету противоположно направлению на Солнце, называется ее противостоянием, а положение, при котором направление на планету отличается от направления на Солнце на 90 градусов – квадратурой.

Когда направление на верхнюю планету близко к направлению на Солнце или совпадает с ним, она в солнечных лучах не видна на небе. Потом она начинает появляться перед восходом Солнца и перемещается относительно звезд с запада на восток прямым движением, то есть смещается, как и Солнце в его годовом движении. Прямое движение верхней планеты среди звезд медленнее, чем движение Солнца, планета постепенно отстает от него, а значит, появляется утром на горизонте все раньше и раньше. Достигнув восточной квадратуры, планета «останавливается» и начинает попятное движение. Наибольшей скорости попятное движение достигает при противостоянии, а затем планета замедляет свое перемещение на фоне звезд и «приостанавливается» в западной квадратуре, чтобы снова начать прямое движение. Около точки противостояния планета на фоне звездного неба как бы описывает петлю или зигзаг. Средние величины дуг попятных движений составляют от семи градусов для Сатурна до пятнадцати градусов для Марса.

Далее Солнце с запада догоняет планету, и все повторяется сначала.

Но вот беда: добро бы, только планеты блуждали по звездному небу с завидным непостоянством или ветреная Луна изменяла и свои фазы, и угол наклона орбиты к эклиптике, и положение точек их пересечения. Но даже Солнце, которому, казалось бы, суждено неторопливо двигаться по эклиптике, совершает свое движение с непостоянной скоростью – то медленнее, то быстрее, и проходит равные дуги по своей видимой орбите за неравные промежутки времени.

Гиппарх, знаменитый древнегреческий астроном, установил, что дугу в 180 градусов от точки весеннего равноденствия до точки осеннего (включая лето) Солнце проходит за 187 суток, а такую же дугу от осеннего равноденствия до весеннего (включая зиму) – за 178 суток.

Поэтому ключевым вопросом любой теории устройства мироздания является объяснение неравномерностей в движении планет, Солнца и Луны.

В университетах рассматривались две теории устройства Вселенной, объясняющих видимые движения светил. На кафедре философии рассматривалась теория Аристотеля, а на кафедре математики и астрономии – теория Птолемея.

До Коперника все теории исходили из казавшегося очевидным факта, что Земля находится в центре мироздания. Только греческий философ и астроном Аристарх Самосский за 1800 лет до Коперника пытался объяснить небесные явления тем, что небо неподвижно, а Земля, как и другие планеты, вращается вокруг Солнца. Однако взгляды Аристарха были отвергнуты современниками и до потомков, включая Коперника, не дошли.

Но вот беда: добро бы, только планеты блуждали по звездному небу с завидным непостоянством или ветреная Луна изменяла и свои фазы, и угол наклона орбиты к эклиптике, и положение точек их пересечения. Но даже Солнце, которому, казалось бы, суждено неторопливо двигаться по эклиптике, совершает свое движение с непостоянной скоростью – то медленнее, то быстрее, и проходит равные дуги по своей видимой орбите за неравные промежутки времени.

Гиппарх, знаменитый древнегреческий астроном, установил, что дугу в 180 градусов от точки весеннего равноденствия до точки осеннего (включая лето) Солнце проходит за 187 суток, а такую же дугу от осеннего равноденствия до весеннего (включая зиму) – за 178 суток.

Поэтому ключевым вопросом любой теории устройства мироздания является объяснение неравномерностей в движении планет, Солнца и Луны.

В университетах рассматривались две теории устройства Вселенной, объясняющих видимые движения светил. На кафедре философии рассматривалась теория Аристотеля, а на кафедре математики и астрономии – теория Птолемея.

До Коперника все теории исходили из казавшегося очевидным факта, что Земля находится в центре мироздания. Только греческий философ и астроном Аристарх Самосский за 1800 лет до Коперника пытался объяснить небесные явления тем, что небо неподвижно, а Земля, как и другие планеты, вращается вокруг Солнца. Однако взгляды Аристарха были отвергнуты современниками и до потомков, включая Коперника, не дошли.

В своей «Метафизике» Аристотель, развивая идеи предшественников, принимал, что имеется одно небо в виде сферы неподвижных звезд. В мировом пространстве существует лишь одно движение – равномерное непрерывное круговое движение эфирных сфер. Вокруг Земли вращаются сферы, отдельные для Солнца и Луны и каждой из пяти известных в то время планет – Меркурия, Венеры, Марса, Юпитера и Сатурна. Самая на-ружная сфера вращается вместе со звездами; для Солнца ось вращения следующей сферы смещена от оси вращения наружной сферы на угол, равный наклону эклиптики к экватору. Внутри этой последней сферы вращается следующая, ось вращения которой также смещена относительно вращения оси предыдущей. Положение ее полюсов и скорость вращения подбираются такими, чтобы учитывать неравномерность изменения долготы Солнца. Всего для Солнца таких концентрических сфер, по мнению Аристотеля, требова-лось четыре. На самой нижней сфере находилось Солнце, и, таким образом, видимое движение Солнца представляло собой сумму четырех вращательных движений. Точно так же движение Луны складывалось из четырех движений, для чего вводилось четыре концентрических сферы. Для представления движения планет в модели Аристотеля вводилось по пять сфер для каждой планеты, которые объясняли прямое движение планеты, а обратное движение, по мысли Аристотеля, обеспечивали по три сферы для Юпитера и Сатурна и по четыре сферы для Меркурия и Марса. Всего получалось 55 концентрически расположенных твердых и прозрачных сфер (не зря их обычно называли хрустальными). Подразумевалось, что взаимный наклон осей и скорость вращения каждой из сфер таковы, что в совокупности они должны давать наблюдаемую картину видимого движения светил.

Аристотель не подкрепил свою модель какими-либо собственными наблюдениями и вычислениями, ограничившись утверждением: «…Невозможно, чтобы были другие движения, помимо упомянутых. И это можно с вероятностью предположить, рассматривая находящиеся в движении тела. Если все, что движет в пространстве, естественно существует ради того, что движется, и всякое пространственное движение есть движение чего-то движущегося, то всякое пространственное движение происходит не ради него самого или ради другого движения, а ради светил. Ведь если бы одно движение совершалось ради другого движения, то и это другое должно было бы быть ради еще какого-нибудь движения; но так как это не может идти в бесконечность, то целью всякого движения должно быть одно из движущихся по небу божественных тел».

В средние века авторитет Аристотеля считался бесспорным и не подлежащим никакой проверке. Господствовавшая схоластика заимствовала от Аристотеля метод познания в форме логических суждений и умозаключений, опираясь на авторитет священного писания и соответствующие места из того же Аристотеля. Именно схоластические суждения, а не практический опыт утвердились в средневековых учениях о природе, в том числе и в астрономии.

Теорию Птолемея Ретик детально изучил по первоисточнику. Знаменитый труд древнегреческого астронома Птолемея «Великое математическое построение», или «Альмагест», попавший в Средневековую Европу от арабов через Испанию, и совсем недавно, в 1496 году, был издан в переводе на латынь, хотя и в урезанном виде, с примечаниями и дополнениями Региомонтана, выдающегося астронома и математика.

Клавдий Птолемей, великий астроном древности, живший во втором веке новой эры, создал законченную систему мироздания. Он воспринял от Аристотеля его основные идеи: центральное положение Земли во Вселенной, вращающуюся сферу звезд, внутри которой, в порядке удаления от Земли, находятся сферы светил, изменяющих свое положение относительно звезд, – Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера и Сатурна. Птолемей всецело воспринял от Аристотеля его утверждение об универсальности равномерных круговых движений, сочетанием которых можно объяснить любое наблюдаемое во Вселенной движение. Однако, в отличие от Аристотеля, Птолемей отказался от идеи множественности сфер для каждого светила, заменив их совокупностью основных и дополнительных кругов, математически безукоризненно выведенных из наблюдений, выполненных доступными в его время методами.

Наблюдаемое движение светил вокруг Земли не является равномерным; его откло-нения от равномерного движения – неравенства – осложняют картину и требуют объяснения и учета. Птолемей поставил перед собой грандиозную задачу: объяснить движения Солнца, Луны и планет исключительно с помощью равномерных движений по правильным окружностям. Он руководствовался сформулированным им принципом: «Мы полагаем, что для математика основная задача, в конечном счете, – показать, что все небесные явления можно описать с помощью равномерных и круговых движений», поскольку он считал, что они «по природе свойственны божественному, чуждому беспорядку и неравномерности».

В основание своей системы Птолемей положил следующие постулаты, представлявшиеся ему и его последователям очевидными:

Земля находится в центре Вселенной;

Земля неподвижна, а небесный свод вращается вокруг нее;

Солнце, Луна и планеты обращаются вокруг Земли;

наблюдаемые движения Солнца, Луны и планет объясняются сочетаниями равномерных круговых движений.

Птолемей рассуждал примерно так. Вот Солнце движется вокруг Земли. Двигаться оно должно по окружности с центром в центре Земли и с постоянной угловой скоростью (равномерно). Но, оказывается, равные по величине участки эклиптики между последовательными равноденствиями и солнцестояниями Солнце проходит за неравные промежутки времени. Какой из этого следовал вывод? Значит, либо Солнце движется не по пра-вильной окружности, либо по ней, но с непостоянной скоростью. Ни тот, ни другой вывод Птолемей принять не мог – они противоречили основополагающим принципам, положенным в основание его системы мира.

Оставалось два выхода. Первый из них заключался в том, что окружность, по которой равномерно движется Солнце, имеет своим центром не центр Земли, а некоторую смещенную относительно него точку. Тогда в ближайшей к Земле точке этой окружности (перигее) земному наблюдателю скорость движения светила (по долготе) будет казаться наибольшей, а в наиболее удаленной точке (апогее) – наименьшей. Этот круг со смещенным центром получил название эксцентра, а сама гипотеза – гипотезы эксцентра.

Вторая гипотеза предполагала, что по окружности с центром в центре Земли – деференту – движется не само Солнце, а центр некого круга – эпицикла, а по эпициклу равномерно движется Солнце с такой скоростью, что в перигее радиус эпицикла с Солнцем на его конце обращен в сторону Земли, а апогее – от Земли. Эта гипотеза получила название гипотезы эпицикла.

С помощью геометрических построений Птолемей доказал, что обе гипотезы дают одинаковый результат, если принять радиус эпицикла равным величине смещения эксцентра.

Теперь дело было за тем, чтобы определить эту величину.

Выражая соответствующие интервалы времени между моментами равноденствий и солнцестояний в долях окружности, которую Солнце проходит за год – 365¼ суток, Птолемей находит дуги, выражающие смещение эксцентра относительно центра эклиптики, а по ним рассчитывает величину смещения и долготу перигея солнечной орбиты – ее точки, ближайшей к Земле.

Пользуясь этими величинами, Птолемей составил таблицу поправок суточного изменения долготы Солнца за неравномерность ее изменения. Истинное положение Солнца по долготе, согласно Птолемею, определяется в виде суммы двух составляющих: средней долготы, изменяющейся прямо пропорционально времени, протекшего от равноденствия, и указанного добавочного слагаемого.

Объяснить с позиций геоцентризма движение Луны значительно сложнее, чем видимое годовое движение Солнца, хотя Луна и обращается в действительности вокруг Земли. Это обусловлено наличием ряда неравенств в движении Луны, каждое из которых нуждается в особом учете.

Для построения теории движения Луны Птолемей использовал наблюдения лунных затмений, так как для них место наблюдения не имеет никакого значения: они усматриваются одновременно на всей обращенной к Луне стороне Земли. Птолемей вычислил средние суточные движения Луны по долготе (относительно точки весеннего равноденствия), по так называемой аномалии (относительно перигея лунной орбиты), по широте и по фазе (относительно Солнца).

В своей модели движения Луны Птолемей использует обе гипотезы: как гипотезу эпицикла, так и гипотезу эксцентра.

Первоначально Птолемей строит «простую» модель движения Луны, которая используется для нахождения средних скоростей движения Луны по долготе и величины разности между фактической долготой Луны и долготой, рассчитанной по средней скорости ее изменения. В этой модели он вводит понятие деферента – круга в плоскости лунной орбиты, имеющего центр в центре Земли. Плоскость деферента наклонена к плоскости эклиптики на угол в 5º, соответствующий величине максимального отклонения Луны от эклиптики по широте, и равномерно вращается против направления годового движения Солнца вокруг оси, перпендикулярной плоскости эклиптики. В этом же направлении вращается линия узлов – точек пересечения лунной орбиты с эклиптикой – с периодом обращения 18,6 лет.

По деференту движется центр эпицикла, отношение радиуса которого к радиусу деферента определяется из последовательности лунных затмений. Центр эпицикла движется равномерно в направлении движения Солнца по эклиптике и с угловой скоростью, равной скорости движения относительно линии узлов. По эпициклу движется, наконец, Луна – равномерно и в обратном направлении с угловой скоростью, равной скорости движения по аномалии (относительно перигея лунной орбиты).

Однако «простая» модель неудовлетворительно выражала особенности движения Луны относительно Солнца. Эти особенности можно объяснить, если предположить, что расстояние центра эпицикла от центра Земли изменяется в течение лунного месяца. Чтобы добиться совпадения с наблюдаемыми явлениями, Птолемей заменяет деферент, центр которого совпадает с центром эклиптики, эксцентром, центр которого находится на неко-тором расстоянии от центра Земли. Это расстояние определяется из соотношения откло-нений движения Луны от равномерного (среднего) в апогее и перигее.

Но и этой меры оказывается недостаточным для того, чтобы объяснить видимое движение Луны, соблюдая при этом требование равномерности круговых движений.

Чтобы формально соблюсти это требование, Птолемей вводит для Луны, как и для планет, уравнивающую точку – эквант, из которой движение центра эпицикла по деференту усматривается как равномерное. Эта точка располагается на линии, соединяющей точки апогея и перигея планетной орбиты, и смещена от центра деферента на ту же величину, что и центр эклиптики, но в противоположном направлении. Если провести из экванта радиусы, отстоящие друг от друга на равные углы, как спицы на колесе, то они разделят деферент, центр которого в моем сравнении не совпадает с осью колеса, на дуги неравной величины: наибольшие – у перигея и наименьшие – у апогея. Для согласования предвычисляемого положения Луны или планеты подбиралось надлежащее положение центра деферента, а тем самым и экванта.

До студентов плохо доходило птолемеево понятие экванта, и Ретик обычно пояснял его рисунком. Он проводил через произвольную точку пучок лучей, отстоящих друг от друга на равные углы. А затем проводил окружность с центром не в точке пересе-чения лучей, а в смещенной относительно нее точке. Что получилось? «Лучи делили окружность на дуги неравной величины! Представьте себе, что центр окружности – это центр деферента, а точка пересечения лучей – тот самый эквант!» – говорил Ретик.

Для описания движения планет Птолемей использовал модель с деферентами и эпициклами. Чтобы учесть неравномерность изменения долготы планеты, Птолемей объясняет движение планет по долготе перемещением центра эпицикла по деференту, а по аномалии (относительно перигея планетной орбиты) – перемещением планеты по эпициклу. Вращательное движение планеты по эпициклу осуществляется в том же направлении, что и вращательное движение Солнца по эклиптике.

Движения планет связываются с движением Солнца, но по-разному.

Для нижних планет, не отходящих далеко от Солнца, направление с Земли на центр эпицикла всегда совпадает с направлением на Солнце. Это понятно, потому что траектория движения Меркурия и Венеры симметрична на небесном своде относительно Солнца. Полный цикл изменения долготы нижних планет совпадает с периодом обращения Солн-ца по эклиптике. Эту величину – год – Птолемей и принял за период обращения эпицик-лов Меркурия и Венеры по деференту. Период обращения планеты по эпициклу он принял равным интервалу между двумя последовательными одноименными элонгациями, что составляет для Меркурия – 88 суток, для Венеры – 225 суток.

Плоскости деферентов нижних планет совпадают с плоскостью эклиптики, плоско-сти их эпициклов наклонены к плоскости эклиптики на малые углы.

Радиусы эпициклов верхних планет всегда параллельны направлению с Земли на Солнце. Такая модель обеспечивает неизменность положения апогея наблюдаемой траектории верхней планеты относительно звезд. Для верхних планет период обращения по деференту принят равным полному циклу изменения долготы, который, по многолетним наблюдениям, составляет: для Марса – 687 дней, для Юпитера – около 12 лет, для Сатурна – около 30 лет. Период обращения по эпициклу для каждой верхней планеты – один год. Плоскости деферентов верхних планет наклонены к плоскости эклиптики на малые углы, а плоскости их эпициклов параллельны плоскости эклиптики.

В отличие от других планет, для Меркурия Птолемей вводит второй, подвижный эксцентр, центр которого обращается вокруг точки экванта. В итоге центр эпицикла Меркурия обращается относительно Земли не по окружности, а по кривой, имеющей две точки наибольшего сближения с Землей, то есть два перигея.

Для Меркурия и Венеры из сравнения углов наибольших элонгаций в апогее и перигее простым геометрическим построением Птолемей находит радиус эпицикла в долях радиуса деферента, и величину эксцентриситета – расстояния между центрами деферента и эклиптики. Для определения значений эксцентриситета и положения апогеев внешних планет Птолемей использует наблюдения их противостояний – диаметральных положений по отношению к среднему положению Солнца, и рассчитывает радиусы эпициклов этих планет.

Теория Птолемея позволяла истолковывать петлеобразные движения планет и предвычислять положения небесных светил. Она была математически безупречна, внутренне не противоречива, вполне удовлетворительно описывала наблюдаемые движения небесных светил. Если с появлением новых эмпирических данных обнаруживалось несовпадение фактических положений светил с предвычисленными, то это легко объяснялось отнюдь не пороками самой системы. Для уточнения предвычисляемой траектории светила вовсе не требовалось разрушать всю модель Птолемея с ее эксцентрами, эпициклами и эквантами, а достаточно было дополнить ее новыми эпициклами, в которых центр каждого последующего перемещался по окружности предыдущего.

И вот до Виттенберга дошла весть, что некий Николай Коперник написал тезисы, в которых отрицаются сами принципы, положенные в основу систем Аристотеля и Птолемея, и провозглашаются новые принципы, утверждающие совсем иную систему мироздания, с позиций которой просто и наглядно объясняются наиболее сложные явления в видимом движении светил.

Конечно, молодой профессор не мог пройти мимо открытия, грозившего перевернуть всю науку астрономии, и поэтому он так поспешал к берегам холодной Балтики.

*     *     *

– Вот и поезд тронулся, и до Вильнюса еще далеко, так расскажите нам лучше, Семен Борисович, не о кругах небесной сферы, а о самом Копернике, – оживился Василий Михайлович. – А вы знаете, ваш Коперник, можно сказать, был в некотором роде моим соседом. В нашем Калининграде, бывшем Кёнигсберге, есть улица Коперника. Я жил там неподалеку. Такая маленькая, что даже улицей ее называть можно лишь с большой натяжкой, так, улочка или проулочек, булыжником замощенный. И домов-то на ней по три-четыре с каждой стороны, хотя неподалеку и бывший Королевский замок, и Кафедральный собор, и река Преголя, но мало кто из жителей города о ее существовании знал. При немцах это имя – Коперникус-штрассе – носила совсем другая улица.

– Да, я знаю эту улицу, – откликнулся Семен Борисович. – А теперь, как вы предлагаете, вернемся к объекту нашего исследования.

Итак, Николай Коперник родился в 1473 году в городе Торуни, немецкое название Торн. В XV веке город был немецким торговым центром, входившим в Ганзейский союз, и находился под властью Тевтонского ордена, правившего Пруссией. За два десятка лет до рождения Николая Тевтонский орден потерпел поражение в тринадцатилетней войне с Королевством Польским, и город перешел под власть Польши. Отец будущего астронома, тоже Николай, приехал в Торунь примерно в 1460 году, по-видимому, из Кракова, хотя некоторые источники утверждают, что из Германии. Последнее утверждение никакой ясности не вносит, так как к концу XV-го века Германия была рыхлым союзом практически независимых княжеств и епископских епархий. Чаще всего отца Коперника называют купцом, но разные источники приписывают ему и другие профессии: то называют его пивоваром, то крестьянином, то булочником и даже врачом. Думаю, что Коперник-старший все-таки был удачливым купцом, так как вряд ли бы сестра влиятельного каноника, дочь председателя городского суда, вышла замуж за простого крестьянина. Словом, он хорошо устроился, и даже избирался городским судьей. У него родилось четверо детей: старший, Андрей, две дочери, и младший, названный, как и отец, Николаем.

– Хорошо, – снова вмешался Владимир Михайлович, – Коперника называют великим польским ученым, – а был ли он вообще поляком?

– На этот вопрос приходится ответить тоже вопросом: а кого следует считать поляком? Того, в чьих жилах течет польская кровь, или кто родился в Польше, или кто внес вклад в историю страны и ее культуру? Исследователь жизни нашего героя отмечал: «Вопрос об этнической принадлежности остается предметом довольно-таки бесперспективной дискуссии». То, что отец переселился из Кракова, еще ни о чем не говорит: в Кракове жило много немцев. Семья Ватценроде, из которой вышла мать Коперника, несомненно, была немецкой.

Когда-то в Падуанском, кажется, университете Николай назвал себя поляком – но можно ли это считать признаком национальности? «Поляк» в устах студента того времени означало лишь «человек, приехавший из Польши», и вряд ли более того. А в дипломе, выданном в университете, написано: «Николай Коперник из Пруссии». Для полноты картины отметим лишь, что не обнаружено ни одного документа, написанного Коперником на польском языке, а писал он на латыни и на немецком, переводил с греческого. Более того, бытует мнение (не знаю, насколько обоснованное), что Коперник не владел польским языком.

Когда Николаю было десять лет, во время эпидемии чумы умер отец, а спустя шесть лет скончалась мать. Покровительство над мальчиком, его братом и сестрами взял дядя – брат матери Лукас (или, на польский манер, Лукаш) Ватценроде, тогда – каноник Вармийской епархии. Кстати, в те времена не очень заботились о соблюдении каких-либо правил орфографии. Дядю Коперника в различных источниках называют по фамилии то Ваченроде, то Ватзенроде, то Ватцельроде. Вообще с языками, особенно с именами собственными, которые встречаются в жизнеописаниях Коперника, картина довольно пестрая: тут немецкие названия сплошь и рядом перемежаются с польскими. А языком науки того времени, как и языком католической церкви, была латынь, на латинский лад переделывали свои имена и деятели науки. Сам Николай сначала писал свою фамилию через два «П» – Копперник, а потом одну букву «П» из нее выбросил.

– Извините, а кто такой каноник? – прорвался со своим вопросом Андрей.

– И что это за Вармийская епархия? – добавил Василий Михайлович.

 – Каноник, – ответил Семен Борисович – это духовное лицо, являющееся членом капитула кафедрального собора – коллегии, составляющей совет при епископе по управлению епархией, своего рода совет министров. А Вармия, или, в немецком варианте, Эрмеланд, – небольшая область на севере Польши, соседняя с Торунью. Вармия, с которой связана вся жизнь Коперника, многие годы была под властью крестоносцев Тевтонского ордена. Однако, после поражения ордена в тринадцатилетней войне с Польшей, по Торнскому миру 1466 года, епископ Вармийский получил духовную и светскую власть в пределах своей епархии, назначал чиновников и старост. В светских делах он находился в вассальной зависимости от польского короля, а в церковных – подчинялся непосредственно римскому папе, а не польскому архиепископу.

Когда Николаю исполнилось 18 лет, дядя Лукас, уже ставший епископом Вармии, отправил его вместе со старшим братом Андреем в Краков, в университет. Братья учились на факультете свободных искусств, составлявших начальный уровень высшего образования. На этом факультете изучались три искусства слова: грамматика, логика и риторика, и четыре искусства чисел: арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Тот, кто окончил факультет, получал звание магистра искусств.

Было бы излишней самоуверенностью утверждать, что интерес Николая Коперника к астрономии проявился еще в годы его обучения в Краковском университете, хотя, несомненно, почву для него подготовило слушание лекций на кафедре астрономии и математики. Там Коперник познакомился с теорией движения планет, теорией затмений, составлением астрономических календарей и таблиц. Среди преподавателей университета самой яркой фигурой был профессор Альберт Брудзевский, автор «Полезнейших комментариев на теорию планет», известных и за пределами Польши. Правда, в годы учения Коперника он читал лишь курс философии, а потом вообще оставил университет. Однако Коперник, скорее всего, был знаком с его работами, а, возможно, и лично общался с ним, и, несомненно, унаследовал от него приверженность к сопоставлению различных теорий.

В Краковском университете тогда шла борьба между двумя партиями. Одну из них составляли последователи гуманистических идей, которые обращались к трудам древних ученых и философов. А в другой партии большой вес принадлежал сторонникам схоластики, в основном студентам из Венгрии, которые утверждали, что изучение греческих классиков несовместимо со служением Христу. В профессуре борьба выражалась в бурных дискуссиях, а в студенческой среде дело доходило до потасовок. Проучившись три года, братья оставили Краковский университет, не получив дипломы. Обычно ссылаются на то, что гуманистическая партия, к которой относили себя братья, проиграла, и обстановка в университете стала для них невыносима. Но, может быть, просто для епископа Ватценроде стало слишком накладно обучать племянников на свои средства, и он задумал провернуть одно дельце, которое при его высоком положении казалось беспроигрышным, – добиться их избрания на должности каноников. Это давало бы братьям возможность продолжать образование уже за счет средств капитула.

– Что верно, то верно, – заметил Василий Михайлович, – видно, дядя Лукас заботился о своих племянниках, однако переложить хотя бы часть расходов на их обучение на казну капитула совсем не мешало.

– Каноники получали так называемые «пребенды» – право на доход с церковной собственности, что вполне обеспечивало их материальное благополучие. А всего в капитуле полагалось иметь ровно шестнадцать каноников, и за каждое вакантное место, надо думать, шла жесткая конкурентная борьба.

Итак, братья вернулись домой и баллотировались на вакантные места каноников. Могущественный дядя Лукас считал, что за его-то родственников члены капитула проголосуют безо всяких возражений, и не очень-то удобрил почву для предстоящего голосования. Но дядина протекция не помогла: капитул отверг кандидатуры племянников под тем предлогом, что у них нет дипломов о законченном образовании.

Что было делать епископу: он, скрепя сердце, отправил племянников в Италию, в Болонский университет, в котором сам когда-то получил прекрасное образование. Однако замысла своего не оставил. И, пока братья там учились, епископу Ватценроде все же удалось протащить их кандидатуры на вакансии каноников, даже заочно, в их отсутствие. И это несмотря на то, что дипломов у них все еще не было. Николай был избран в свои 24 года – в неприлично молодом возрасте для должности каноника. Братьям было предоставлено жалованье и трехгодичный отпуск на завершение образования. Конечно, благодаря усилиям дяди-епископа; ведь на время отпуска их обязанности перекладывались на плечи других членов капитула. Николай стал каноником Фромборкского капитула. Фромборк – небольшой рыбацкий городок в устье Вислы, в котором находился кафедральный собор. На немецком языке он назывался Фрауенбургом, а Коперник даже употреблял перевод с немецкого на греческий – Гинополь, т.е. всё тот же «Город женщин».

В Болонье братья учились на юридическом факультете – изучали каноническое право – от слова «канон», под которым понималась совокупность норм, содержащихся в правилах, установленных церковью и относящихся к устройству церковных учреждений, взаимоотношениям церкви и государства, а также жизни верующих. По нынешним понятиям, Коперники учились на юристов, только предстоящая сфера их деятельности касалась церковного законодательства. Впрочем, возможно ли было в пределах епископской епархии четко разграничить нормы канонического и гражданского права?

В Болонском университете Коперник увлекся то ли астрономией, то ли астрологией – в те времена между ними не делали различия.. Он занимается ею под руководством профессора Доменико Мария ди Новaра, известного астронома и астролога. О его талантах в науке современник писал: «муж, одарённый божественным разумом, человек со свободным умом и духом, побуждавший других к преобразованию астрономии словами и примером». Но, с другой стороны, были знамениты его гороскопы, отдающие откровенным шарлатанством. Вот как, например, выглядел один из них: «Тот, кто появится на свет, когда Солнце вступило в знак Близнецов, обычно бывает двойственной натурой. В их характере неразрывно соединились добро и зло. Часто добрые, правдивые, благородные, они внезапно становятся раздражительны, злословят и склонны к недобрым делам. Эти дурные черты они могут преодолевать ношением агата на левой руке, хризопраз (разновидность халцедона) дает спокойствие, а берилл управляет добрыми чувствами». Если это сочинение – плод «свободного ума», то уж чересчур свободного.

Впрочем, не стоит осуждать профессора Доменико: астрономией и в те времена было не прокормиться, а умело сочиненные гороскопы давали хороший заработок.

Профессор ди Новара нашел в Николае способного ученика и помощника; известно, что 9 марта 1497 года они совместно наблюдали покрытие Луной яркой звезды Альдебаран из созвездия Тельца. А в 1500 году Коперник наблюдал лунное затмение. Эти события послужили поводом для его размышлений и нашли отражение в последующих трудах.

Трудно сказать, насколько астрономия увлекла Коперника в годы затянувшегося студенчества. Дошедшие до нас сведения разрознены, противоречивы и мало достоверны.

Когда срок предоставленного молодому канонику отпуска истек, Николай вернулся во Фромборк, все еще без диплома, показаться, так сказать, на предоставленном ему «рабочем месте», а также попросить продления отпуска на обучение. Год спустя братья снова отправились в Италию, в этот раз в Падую, изучать в местном университете медицину. Падуанский университет славился своей школой врачевания.

– А как вы считаете, – вмешался Андрей, – почему Коперник, увлекавшийся, как мы знаем, астрономией, учился то на врача (и вроде бы не доучился), то на юриста, да к тому же не светского, а церковного права?

– Видите ли, – осторожно продолжил астроном, – мне кажется, дело в том, что молодой Николай был человеком совестливым и считал себя обязанным дяде, епископу Лукасу. А епископ нуждался в том, чтобы его личным врачом, которому он мог бы доверить не только здоровье, но и саму жизнь, был человек, беспредельно ему преданный. Не забывайте, что в ту эпоху только и говорили о ядах и отравлениях, и не без оснований. О занимавшем папский престол Александре Шестом из семейства Борджиа ходили нехорошие слухи: излюбленным у этого семейства был яд, лишенный запаха и цвета, на что и рассчитывал отравитель, чтобы замести свои следы. Шептали, что от яда мучительной смертью погибли кардиналы, которые чем-то не угодили папе или на имущество которых он претендовал. Поэтому епископ Вармии был заинтересован в том, чтобы у него был свой врач высокой квалификации. А есть у него диплом или нет – это уже не имело значение, дело было вовсе не в бумажке. Да и сам Коперник был увлечен медициной.

А о племяннике дядя не переставал заботиться. В 1501-м году он официально утвердил его каноником – видимо, до той поры Коперник числился, так сказать, «исполняющим обязанности». А в 1503 году Николай получает второй каноникат – в этот раз в костёле Святого Креста во Вроцлаве. Вряд ли Коперник посещал Вроцлав для выполнения своих обязанностей схоластика при соборе (схоластик – должность в церковной иерархии, по-видимому, наставник в красноречии или богословии, или что-нибудь вроде этого), но наверняка уже от нового капитула получил двухлетний оплачиваемый отпуск для завершения учебы.

Насчет того, получил ли он докторский диплом по медицине, достоверных сведений нет. Зато точно известно, что за дипломом, но вовсе не по медицине, Коперник отправился в город Феррара, в университете которого, по-видимому, сдача экзамена обходилась дешевле, чем в других университетах. Сдал там экзамены экстерном и в 1503-м году получил диплом доктора канонического права.

Думаю, что получение племянником степени по каноническому праву было частью замысла Лукаса Ватценроде, который видел Николая своим преемником на епископском посту. А для будущего епископа диплом доктора канонического права был куда более необходим, чем диплом врача или математика. Ну кому придет в голову поддерживать кандидатуру на епископский пост какого-нибудь астронома?

– Это точно, – заметил Игорь Викторович, – и в наши дни президенты да разные там высшие чиновники – сплошь юристы, а где мы видели президента – астронома или президента – врача?

– А где эти города находятся – Болонья, Падуя, Феррара? – вмешался Василий Михайлович. – Я ведь в Италии никогда не бывал.

– Эх, жаль, нет под рукой географического атласа. Но я вам без него попытаюсь объяснить.

Все эти города находятся в северо-восточной части Италии: Болонья – вблизи Венеции, Падуя – километрах в восьмидесяти – девяноста южнее, а Феррара примерно посредине между ними. А еще он и в Риме побывал.

– Вы так легко об этом говорите, – вмешался Игорь Викторович. – Ведь двенадцать лет студенческой жизни – это двенадцать лет скитаний по Европе, по дорогам, где чуть ли ни за каждым кустом поджидали грабители, которые ни свою, ни тем более чужую жизнь ни в грош не ставили. Скорее всего, странствовали пешком – откуда деньги на лошадей у бедного студента?

– Да, вот, пожалуй, вы правы, – подтвердил Семен Борисович, – Известно, что в октябре 1499 года братья Коперники оказались совсем без средств к существованию. Выручил их приехавший из Польши каноник Бернард Скультети, позже неоднократно встречавшийся на их жизненном пути.

…Игорь Викторович продолжил:

– Я вот что думаю. С чего бы нам считать, что студент Коперник сторонился нравов и обычаев молодых людей своего времени? Вот вы, Семен Борисович, рассказываете, как Коперник в студенческие годы увлекался медициной и астрономией, как он изучил греческий язык, что позволило ему в подлиннике прочесть труды древних ученых и философов. Наверное, это так. Но мне почему-то кажется, что Николай Коперник в своей студенческой молодости вполне мог быть таким, как в песне вагантов. Как там, напомни-ка, Андрей?

… Студент охотно процитировал:

– «Я унылую тоску

ненавидел сроду,

но зато предпочитал

радость и свободу

и Венере был готов

жизнь отдать в угоду,

потому что для меня

девки – слаще меду!

Вольно, весело я шел

по земным просторам,

кабаки предпочитал

храмам и соборам…»

– Что же, совсем не исключено, что Николаю Копернику не был свойственен средневековый аскетизм, и он как человек Возрождения питал жадный интерес к реальному миру, к сознанию красоты и величия природы, жил земными страстями и желаниями, – продолжил Семен Борисович. – Возрождение или Ренессанс, – это эпоха в истории европейской культуры, охватывающая с XIV по XVI век. Она пришла на смену унылому Средневековью, упадку языка, живописи, вообще культуры. Для нее характерны обращение к плодам античной науки и культуры Греции и Рима с ее идеалами духовных и телесных радостей, полный пересмотр устоявшихся представлений и предрассудков.

Коперник обладал типичными чертами классиков той эпохи: многообразием и разносторонностью интересов, в центре которых стоял Человек как он есть – с его интеллектуальной мощью и глубочайшей духовностью, и с его слабостями и пороками. Жизнь и деятельность Коперника приходится на период так называемого Высокого Возрождения, в которой светские идеалы прекрасного окончательно утвердились, – достаточно назвать имена Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля, Тициана. Я умышленно называю имена итальянских мастеров, потому что именно в Италии сформировалось духовное и эстетическое мироощущение нашего героя.

Николай Коперник пробыл в Италии ни много, ни мало, а целых девять лет. Причем каких лет – в самом цветущем возрасте, в котором уже твердо закрепляются и мировоззрение человека, и его пристрастия, и образуется запас духовной энергии на всю последующую жизнь.

Болонья. Университет, в котором учился Коперник, – старейший в мире. Здесь процветали юриспруденция, философия, медицина, латинский и греческий языки. Город украшают величественные башни, которые помнят самого Данте Алигьери, огромная площадь Пьяцца Маджоре, тяжеловесный главный портал церкви Сан Петронио, над дверью которого установлены три фигурки святых, огромный собор Святого Стефана… Можно было часами бродить по улицам, площадям города и вдоль его галерей, не переставая любоваться искусством прежних и новых мастеров.

Падуя. Самая большая в Европе овальная площадь Прато дела Валле, занимающая целый остров, окруженный каналом. Великолепные дворцы. Лоджия Амулеа – красивейшее арочное здание, словно кружевом, украшенное стрельчатыми проемами. Часовенка – капелла, расписанная фресками из жизни Девы Марии и Иисуса Христа… Видеть эту красоту, дышать этим воздухом – беспримерное наслаждение!

Феррара. Город поэтов и живописцев, центр театральной и музыкальной жизни. Дворцы и замки, портики и колоннады, зубчатое обрамление крыш и стен городских зданий… Коперник жадно впитывал красоту чудесной Италии, чтобы там, на далеком берегу холодного Балтийского моря, всю жизнь вспоминать невозвратные дни своей молодости.

1500-й год. Коперник находится в Риме; по одним мнениям, он проходит там юридическую практику, так сказать. стажировку в канцелярии папы Александра Шестого, по другим – читает там лекции по математике и астрономии, в том числе и самому папе. Впрочем, бесспорных подтверждений последнему мнению историки не нашли.

Высокое Возрождение – время прекрасное, но противоречивое. С одной стороны – время создания чудесных шедевров в живописи, скульптуре, архитектуре, созданий, облагораживающих и восславляющих физический и духовный облик свободного человека. С другой стороны – время гнусных преступлений, беспредельного распутства тех, кто, казалось бы, своим саном предназначен стоять на страже общественной морали и являть ее образец. Я уже упоминал папу Александра Шестого, который устраивал в своих покоях понтифика грандиозные оргии, сравнимые разве что с похотливыми бесчинствами Калигулы. В тех же местах, где жил и учился Коперник, проповедовал Пико делла Мирандола – философ-гуманист, знаток Каббалы, изучивший иврит, халдейский и арабский языки, написавший речь «О достоинстве человека»; ходил слух, что он был отравлен. На виселице, после жесточайших пыток, закончил жизнь суровый обличитель пороков неистовый Савонарола. Все это знал Коперник, и это не могло не отвращать его от духовной карьеры, несмотря на упорное настояние любящего и любимого дяди.

Несомненно, Коперник не мог не испытывать глубокого душевного потрясения у скульптуры «Пьета» – «Милосердие», созданной еще мало кому известным мастером Микеланджело Буонарроти и выставленной всего лишь в прошлом году в базилике Святого Петра. Трудно было поверить, что и скорбящая Богоматерь, воплотившая в себе светлую женственность, и обнаженное тело Христа на ее коленях изваяны из холодной глыбы мрамора.

Не мог Николай не думать и о том, что он уже старше замечательного ваятеля, а еще ничего не совершил такого, что хоть чуть бы приблизилось к совершенству его творений.

Что касается сведений о ближайшем последующем периоде жизни Коперника, то они подчас противоречивы. Одни источники утверждают, что после получения диплома доктора права Николай Коперник продолжал совершенствоваться в медицине в Падуанском университете, да так усердно, что не пропустил ни одной лекции вплоть до 1506-го года. А по другим данным, братья в 1503 году возвратились на родину, и Николай в 1504–1507 годах вместе с дядей принимает участие в дипломатических миссиях и в съездах сословий Королевской Пруссии в Мальборке, Эльблонге и Торуни. Как совместить эти сведения – не представляю: ведь не мог же Николай одновременно находиться и на лекциях в Падуе, и на съезде в Торуни!

Скорее всего, Коперник окончательно возвратился в Вармию в 1506 году и поселился в Лидзбарке, в резиденции епископа, своего дяди Лукаса Ватценроде.

…Неожиданно в разговор вмешался Игорь Викторович:

– Бывал я в Лидзбарке. Епископский замок сохранился до наших дней, теперь это –туристическая достопримечательность: величественное сооружение из красного кирпича, в форме квадрата с башнями на углах – тремя маленькими, квадратными в сечении, и одной большой, восьмигранной. Внутренний дворик тоже квадратный, окруженный арочными галереями в два яруса. Маленькие окна нижних этажей похожи на бойницы, а верхние окна – высокие, стрельчатые.Замок уходит еще на два этажа вниз. Внутри – обширная библиотека, дорогая мебель, прекрасные картины, портреты епископов. Неподалеку – хозяйственные постройки – кухня, и там все прочее. Сооружение, скажу я вам, действительно замечательное, неплохо там жилось епископам, ну и Копернику заодно.

…Семен Борисович продолжил:

Дядя-епископ вряд ли формально узаконил функции своего племянника, во всяком случае, ссылок на какой-нибудь документ мне найти не удалось. Все источники лишь констатируют, что Николай стал семейным врачом и фактическим секретарем своего дяди. Понятно, что влиятельному владыке не худо было иметь личным врачом близкого родственника, к тому же обязанного ему воспитанием и образованием. Возможно, у него были и более далеко идущие планы: подготовить из Николая своего преемника.

– Нет, позвольте, – снова вмешался Игорь Викторович. – Я был и во Фромборке, в музее Коперника, так вот там экскурсовод прочитал нам документ, в котором насчет обязанностей племянника епископа говорится с полной определенностью: «По назначению фромборского капитула выполняет функцию личного врача епископа».

– Удалось все-таки расшевелить нашего олигарха! – съехидничал Василий Михайлович.

…Семен Борисович от комментариев воздержался, однако улыбнулся и кивнул головой:

– Коперника, по-видимому, больше увлекали не перспективы карьерного роста, а медицинская практика и увлечение астрономией. И уж вовсе неожиданно он удивил дядюшку переводом с греческого на латынь «Нравственных сельских и любовных писем Феофилакта Симокатты, схоластика» – именно так называл себя этот византийский автор VI  или VII века. Примерно такие там были стишки:

«Вчера, Микон, я послал груши своей милой. Она же, получив подарки, встала, отложила в сторону уток и пряжу и начала раздавать груши поросятам, а посланца отослала прочь как нежеланного ей вестника. Горько плачу я. Жесток и несправедлив к нам Эрот, заставляя любить недостойную девицу».

Думаю, что дядя, которому переводчик посвятил свой труд, повертел в руках эту любовную дребедень, поморщился, но вслух своего неодобрения не высказал; ему были понятны не находившие выхода плотские терзания обреченного на безбрачие племянника. Кивком головы он дал согласие на просьбу разрешить напечатать перевод в краковской типографии.

Дядя-епископ умер в 1512 году, новому епископу держать при себе Коперника было ни к чему, и Николай отправился в закрепленный за ним приход, во Фромборк.

…Игорь Викторович снова вмешался:

–  Здание Кафедрального собора во Фромборк  иначе, как величественным, я назвать не могу. Оно  находится на холме и обнесено каменной стеной с башнями. По углам высокой двухскатной крыши возвышаются стрельчатые башни, а еще одна башенка – на самом коньке. Готическое сооружение из красного кирпича иначе, чем «Сокровище Вармии», и не называют. Нам рассказывали, что Коперник поселился в одной из башен с выходом на стену, на площадку, где он выполнял свои астрономические наблюдения. Каноник занимался хозяйственными делами и врачеванием, любил смотреть на спокойную гладь Вислинского залива.

– Ну, Коперник не только на залив смотрел да звездное небо по ночам разглядывал, – уточнил Семен Борисович. –  Он исполняет должность канцлера и инспектора капитула, а также ведает какой-то снабженческой кассой. Канцлер – это, как я понимаю, руководитель канцелярии капитула, ведавший подготовкой документов и решением разных организационных вопросов. Так что забот у Коперника по его основой должности было предостаточно. Возможно, что астрономические наблюдения Коперник начал выполнять еще в Лидзбарке, но основную их часть он выполнял во Фромборке. Он сетовал, что там ему мешают частые туманы с залива.

– Представляю себе, – вмешался Василий Михайлович, – пока залив не был покрыт льдом, туда каждое утро, а то и с вечера отправлялись рыбаки на своих лодках, а возвращались с богатым уловом: лещи и судаки, сельдь и салака, жирные угри, корюшка и налим. Эх, да что мы всё – Коперник да Коперник. Давайте лучше я расскажу, как судака ловил.

…Семен Борисович, по праву ведущего, возразил:

– Не перебивайте, пожалуйста, так мы до цели нашего импровизированного семинара никогда не дойдем.

– Все-таки я расскажу, – настаивал Владимир Михайлович.

– А какое это имеет отношение к Копернику? – недоуменно вопросил Игорь Викторович.

– Самое прямое! Ведь ловил-то я где – в Калининградском заливе! А Калининградский залив географически составляет единое целое с Вислинским и во времена, когда там жил Коперник, носил единое немецкое название Фришгаф.

– Ах, вот вы откуда начали! А мы-то думали – причем тут Коперник. Ну ладно, раз начали, так уж и продолжайте – вас, Василий Михайлович, я вижу, все равно не остановить.

– Значит, так. Собрались мы с моим начальником на рыбалку. А ни лодки, ни снастей у нас не было, но нас пообещал взять с собой знакомый доцент. Пришли мы, как условились, на набережную и начали терпеливо ждать. А с собой, надо сказать, прихватили каждый по бутылке водки. Это, как мы слыхали, для рыбаков обязательнее удочки или каких других снастей для рыбалки. Час ждем, другой, а доцента нашего все нет и нет. Уйти бы нам, да не решаемся: мало ли почему он задержался, а подъедет – нас нет как нет. Неудобно, все-таки в первый раз он нас с собой пригласил.

Наконец, на реке ввше по течению затарахтел катер, и причалил наш доцент. Оправдываться он никак не стал, а нас оглядел скептически: одежонка наша не по погоде, хоть и лето, а по ночам-то холодно. Ладно, вышли в залив, и стали расставлять по воде пенопластовые поплавки с крючком на поводце (наш доцент называл их донками). Понятно, браконьерская снасть.

Расставили десятка два, а уж совсем стемнело. Высадились в темноте на насыпной остров, я пошел собирать хворост для костерка, а мой начальник с хозяином катера стали выбирать место для трапезы и, так сказать, накрывать стол. Сидим у огонька, доцент наливает нам по стакану, опрокинули (с долгого-то ожидания хорошо пошла!), закусь простецкую быстро умели, вроде бы и теплей стало, а доцент еще по стакану наливает. Чувствую, что лишку, а сробеть как-то неудобно, ну, еще опрокинули, а закуси уже никакой вовсе не оставалось. «Идемте спать на катер», – доцент говорит. Пристроились, где кому он указал, мне – на корме. Сверху он накинул на меня какой-то кожушок, и так мне плохо стало с перепитого на пустой желудок, что я только перевесился головой через кормовой транец и отдал Нептуну все выпитое и съеденное. И тут же уснул.

С рассветом хозяин катера разбудил нас. Я еле головой ворочал, так тупо ломило в затылке, да и сердце как кулаком сжало. Обошли донки, у каждой второй на крючке трепыхалась большая рыбина. На мою долю пришлось два крупных, с локоть, судака и один поменьше. Жена даже растерялась – что с ними я буду делать? – Но я не рад был добыче; скинув сапоги да куртку, завалился на кровать, отсыпаться от головной боли.

Вот так-то, а вы говорите – Коперник. Хоть и святой он был человек, а, должно быть, так же с рыбаками в залив выходил, да и выпить ему церковный закон не запрещал. И голова у него, может быть, так же болела, ведь не все же время он думал – Солнце вращается вокруг Земли или Земля вокруг Солнца.

– Да, Василий Михайлович, ваша гипотеза заслуживает серьезного внимания. Только подтвердить ее нечем. А мы уже и к Вильнюсу подъезжаем. Так за разговорами время и проходит.

*     *     *

 Стоянка в Вильнюсе была недолгой, и вот уже снова запели колеса скорого поезда.

– Игорь Викторович, – обратился к «бизнесмену» Андрей, – вот вы во Фромборке побывали в музее Коперника. Расскажите, что вы там увидели, что вам больше всего запомнилось?

–Да вы знаете, я бы не сказал, чтобы что-то особенно мне запомнилось. Ну. хроника жизни Николая Коперника, ну, его портреты – что еще? Вот, пожалуй, что меня удивило, так это астрономические инструменты, которыми он пользовался. Удивила их простота, примитивность, что ли, – какие-то палочки, дощечки. Ведь даже самого нехитрого телескопа – да что там телескопа, даже ничего, вроде бинокля или подзорной трубы, тогда еще вовсе не существовало! И еще что удивило даже не то, что эти, с позволения сказать, инструменты Коперник, как нам сказали, сделал своими руками, а то, что он сделал их по описаниям Птолемея, нарисованным за полторы тысячи лет до этого!

А что касается самих инструментов, то пусть лучше Семен Борисович расскажет: он специалист, ему и карты в руки.

– Да, Игорь, вы, правильно схватили самую суть. Конечно, не следует считать, что в эпоху до изобретения телескопа астрономические наблюдения сводились к простому созерцанию звездного неба. Без инструментальных измерений невозможно создание какой бы то ни было астрономической теории. А какими инструментами располагал Коперник?

Судя по вашим словам, вы видели в музее так называемый «трикветрум», для изготовления которого использовались высушенные еловые дощечки. Трикветрум (от латинского «треугольный»), или параллактический инструмент,  предназначен для измерения зенитных расстояний светил. Представьте себе деревянный циркуль больших размеров с ножками равной длины («самое меньшее четыре локтя», писал Коперник, то есть более двух метров). Одна ножка устанавливается по отвесу строго вертикально, так, чтобы шарнир, соединяющий ее с другой ножкой, находился вверху. На второй, подвижной ножке, закреплены у концов два диоптра, или визира, наподобие прицела и мушки на стволе ружья. Если подвижную ножку навести на светило, чтобы оно усматривалось точно на линии визирования, проходящей через диоптры, то угол раствора «ножек циркуля» как раз и будет равен искомому зенитному расстоянию светила.

Для измерения величины раствора служит третья планка, которая одним концом планка соединена на шарнире с нижним концом вертикальной планки, а в проделанную по всей ее длине прорезь входит шпенек на нижнем конце поворотной планки, так что при изменении угла шпенек перемещается в прорези. Все три планки образуют равнобедренный треугольник с основанием переменной длины. Мерой измеряемого угла является расстояние по прорези от шарнира до шпенька; отсчет снимается по шкале, деления которой нанесены на планку с прорезью.

– И с помощью этого шаткого сооружения можно было что-нибудь измерять? – изумился Василий Михайлович.

– Ну, не такое уж оно было и шаткое. Не зря же Коперник писал: «…устана­вливается и укрепляется гладко обструганный кол с правильным крестообразным сечением, к нему линейкой прикрепляется указанный инструмент; это делается при помощи каких-нибудь петель, в которых он мог бы вращаться наподобие двери, однако так, чтобы прямая линия, проходящая через центры отверстий, всегда стояла точно по отвесу и направлялась к полюсу горизонта, представляя как бы ось последнего».

– Петли? Наподобие двери? – не мог успокоиться механик. – Это же не сарай для дров, а астрономический инструмент!

…Семен Борисович продолжил:

– Другой применявшийся Коперником инструмент – это «гороскопий», или солнечный квадрант. Он представлял собой прямоугольную доску («шириной в три или четыре локтя», замечает Коперник), которая устанавливается вертикально в плоскости меридиана, проще говоря, по направлению север – юг. В верхнем южном углу перпендикулярно плоскости доски закрепляется штырь, тень от которого падает на нанесенную на доску четверть круга с градусными и минутными делениями. С помощью гороскопия определялась полуденная высота Солнца, а по разности высот в дни летнего и зимнего солнцестояния – положение эклиптики.

Для определения эклиптических координат светил и преобразования сферических координат из одной системы в другую Коперник использовал армиллярную сферу, или армиллу, – еще один,  наиболее сложный астрономический инструмент, также изображенный и описанный в «Амальгесте» Птолемея. Армилла представляет собой модель небесной сферы ее кругами и точками. Она состоит из шести концентрически вложенных друг в друга колец. Наружное кольцо  с градусной оцифровкой изображает небесный меридиан наблюдателя. Оно фиксируется строго в плоскости географического меридиана наблюдателя, и так, чтобы отвесная линия проходила через отмеченные на нем точки зенита и надира.

Внутри наружного находится второе кольцо, на котором отмечены полюсы мира; оно устанавливается по географической широте места наблюдения.

Внутри второго находится третье кольцо, изображающее колюр солнцестояний. На нем отмечены точки,  обозначающие полюсы эклиптики. Проходящая через них ось эклиптики отстоит от оси мира на постоянный угол, равный наклону эклиптики к экватору.

Следующее кольцо изображает эклиптику, или круг зодиака. На нем отмечены точки солнцестояний и равноденствий и нанесена предназначенная для отсчета значений долготы шкала с градусными делениями, за нуль которой принята точка весеннего равноденствия.

Внутри кольца, изображающего колюр солнцестояний, на оси, проходящей через полюсы эклиптики, закреплено кольцо, изображающее круг широты, которое может вращаться вокруг этой оси. На нем нанесены градусные деления для отсчета значений эклиптической широты.

Внутри круга широты находится еще одно кольцо, которое плотно прилегает к его внутренней стороне и может разворачиваться в одной плоскости с ним.

На этом внутреннем кольце закреплены два диоптра; прямая, проходящая через них и через центр сферы, представляет собой линию визирования.

Перед измерением координат светила необходимо установить армиллярную сферу по меридиану наблюдателя и широте места и выполнить ее настройку. Для настройки используется одна из так называемых опорных звезд, эклиптические координаты которой известны. Круг с диоптрами разворачивается так, чтобы визирная линия проходила через отсчет на круге широты, равный широте опорной звезды, а сам круг широты устанавливается на отсчет по шкале эклиптики, равный ее долготе. Затем визирная линия наводится на звезду разворотом колюра солнцестояний, который закрепляется в этом положении.

После настройки армиллы выполняется собственно измерение координат выбранного светила. Наведя линию визирования на звезду или планету на небе поворотом круга широты на его оси и круга с диоптрами, снимают по шкалам отсчеты эклиптических координат.

Понятно? – обратился астроном к слушателям, старавшимся следить за его объяснением.

– Да вроде бы понятно, – откликнулся Игорь Викторович. – Только одного не соображу: ну, настроил астроном свою армиллу по опорной звезде, а затем разворачивает этот самый колюр и круг с диоптрами, наводя визирную линию на светило, координаты которого намеревается определить. Но ведь на это требуется какое-то время, за которое опорная звезда не остается на месте, а смещается из-за этого, как вы его назвали, видимого суточного движения светил?

– Правильно, вы все верно поняли, вот об этом-то я и собирался дальше сказать.

Промежуток времени между настройкой армиллы по опорной звезде и визированием выбранного светила должен быть возможно меньшим, чтобы уменьшить погрешность, вызванную видимым суточным вращением небесного свода. Так, при интервале в 20 секунд погрешность может достигать пяти градусных минут. Эта погрешность может быть существенно уменьшена, если измерить указанный промежуток времени по часам. Механических часов у Коперника, судя по всему, не было, но уже при Гиппархе и Птолемее существовали песочные часы, а в средние века временные интервалы могли оцениваться монотонным чтением псалмов. Начало чтения каждого псалма связывалось с определенным моментом; за каждую минуту времени долготу опорной звезды следовало увеличивать на пятнадцать градусных минут. Мог использоваться просто равномерный счет секунд «и–раз, и–два, и–три…», как это делалось при измерении высот светил в море, если под рукой не было секундомера.

А вот как определялись долготы самих опорных звезд, сначала мне найти не удалось. Встретилось только упоминание, что Птолемей определял координаты опорных звезд по Луне.

Вот, наконец, в одной статье я нашел внятное описание способа определения долгот опорных звезд, применявшегося еще Птолемеем: «Птолемей излагает теорию движения Солнца, основанную на наблюдениях равноденствий и солнцестояний, которую он в основном позаимствовал у Гиппарха. Таким образом Птолемей мог вычислить долготу Солнца в любой момент времени. Оставалось лишь измерить разность долгот между опорной звездой и Солнцем. Но днем не видны звезды, а ночью – Солнце. Птолемей находит изящное решение – и до и после захода может быть видна Луна. Измерив угол между Солнцем и Луной незадолго до захода, выставив при этом на армиллярной сфере кольцо эклиптики по Солнцу, а затем разность долгот между Луной и звездой через полчаса после наступления темноты, и, учтя несложным образом смещение Луны, Птолемей получал долготу. С помощью другого кольца с визирами можно было сразу же измерить широту. Хотя в процедуре и заложена оценка интервала времени между двумя измерениями относительно Луны, большая точность здесь не требуется».

А как это «несложным образом»  учесть еще увеличение долготы Луны за время между измерениями до и после захода Солнца? В принципе, это действительно нетрудно сделать, если помнить, что продолжительность сидерического месяца, за который Луна возвращается в прежнее положение по долготе относительно неподвижных звезд, составляет 27,3 средних солнечных суток, что было известно еще Гиппарху. Несложный подсчет показывает, что за одну минуту времени долгота Луны увеличивается в среднем на 0,55 градусной минуты; следовательно, полученное рассматриваемым способом из непосредственных наблюдений значение долготы опорной звезды надо увеличить на это число, умноженное на количество минут времени между наблюдениями до и после захода Солнца. Коперник в своих наблюдениях руководствовался этим правилом в том виде, как оно было установлено еще Птолемеем: «В течение получаса Луна должна быть передвинута на четверть градуса, ибо часовое ее движение составляет чуть больше или чуть меньше полуградуса…» Четверть градуса – это 15 минут дуги. Умножаем 0,55 на тридцать (полчаса) и получаем 16,5 минуты, то есть те самые четверть градуса.

– Я, кажется, все понял! – воскликнул Василий Михайлович. – А, скажите, из какого материала изготавливалась армиллярная сфера?

– Насколько мне известно, ее кольца вытачивались из дерева, по-видимому, четвертинками, которые затем склеивались. Впрочем, Ретик упоминает об армилле, сделанной из меди, которая принадлежала епископу Тиндеманну Гизе.

– Вот то-то и оно! Но ведь при изготовлении и скреплении четвертинок неизбежны погрешности, при высыхании дерево деформировалось. При соединении колец друг с другом возникали эксцентриситеты и люфты в осевых и скользящих соединениях. И вот я спрашиваю: какова же была точность измерений, которые Коперник выполнял с помощью этих инструментов?

– Конечно, вы совершенно правы, и сам Коперник, несмотря на его восхищенные отзывы об армиллярной сфере, осознавал невысокую точность своих измерений. И, тем не менее, он продолжал год за годом с настойчивостью и терпеливостью следить за положениями на небосводе Солнца и Луны, Сатурна и Юпитера, надеясь хоть немного приблизиться к разгадке механизмов их движения, подтвердить или опровергнуть идеи своих великих предшественников – Аристотеля, Гиппарха, Птолемея.

Но особо высокой точностью отличались наблюдения, которые не требовали применения каких бы то ни было инструментов, и именно эти наблюдения послужили экспериментальной основой важнейших теоретических выводов и Птолемея, и Коперника.

– Странные вы какие-то вещи говорите, – встрепенулся Игорь Викторович. – Что это за точные наблюдения без инструментов? Тщательно прищурившись, что ли? Абсурд какой-то. И потом – о каком эксперименте можно говорить в астрономии? Ведь эксперимент, по-моему, – это изучение протекания процесса или явления в специально созданных экспериментатором  условиях: ну, там, определенной температуры или давления, или еще какого-то регулируемого фактора.

– Игорь, не спешите с критикой, ведь речь идет об экспериментах, которые ставит сама природа. Например, наблюдая определенное повторяющееся астрономическое явление через очень большие промежутки времени, можно ослабить влияние погрешности наблюдений на результат, как это сделал Гиппарх. Он еще во II веке до н.э. определил продолжительность тропического года, используя два солнцестояния, разделенных интервалом времени в 415 лет. Точность определения моментов солнцестояний и равноденствий, взятых в отдельности, невысока: погрешность могла достигать четверти суток. Но за такой большой интервал времени эта погрешность будет равномерно распределена по годам, и на один год приходится меньше в 415 раз, то есть менее одной минуты. А если взять интервал времени еще больше, то соответственно уменьшится и погрешность.

Еще один метод наблюдений без инструментов использовал Коперник, как и его предшественники. Я говорю о солнечных и лунных затмениях.

Условием затмения является нахождение Луны в одном из узлов ее орбиты при равенстве долгот Луны и Солнца для солнечного затмения и их разнице в 180 градусов для лунного. То есть на момент затмения мы, не используя никаких инструментов, точно узнаем долготу Луны и ее положение на своей орбите. Для построения теории движения Луны еще Птолемей выбирал именно лунные затмения. Это было связано с тем, что лунное затмение наблюдается одновременно на всей ночной стороне Земли, а солнечное затмение видно в определенной полосе, и его моменты его начала и конца зависят от положения наблюдателя. Коперник неоднократно наблюдал лунные затмения; определение моментов затмений и разности времени между последовательными затмениями доставляло сведения, позволяющие подтвердить или отвергнуть ту или иную теорию видимого собственного движения Луны.

Наблюдения движения Солнца, по-видимому, заключались в том, что, когда позволяла погода, измерялась в полдень зенитное расстояние Солнца. Выполненный полный годичный цикл таких наблюдений позволил Копернику уточнить даты равноденствий и солнцестояний, подтвердить известную, по меньшей мере, со времен Гиппарха, неодинаковую продолжительность сезонов года – промежутков времени между последовательными равноденствиями и солнцестояниями, и, таким образом, подтвердить неравномерность скорости изменения долготы Солнца.

Систематические наблюдения за положением Луны были не менее важны для построения теории ее движения.

О наблюдениях Коперником звезд мало что известно; скорее всего, он определял координаты некоторых «опорных» звезд, сравнивая их с приведенными в «Альмагесте». В течение ряда лет он наблюдал за положением Спики – самой яркой звезды в созвездии Девы, чтобы определить величину прецессии – изменения координат светил вследствие смещения точки весенного равноденствия, от которой ведется отсчет эклиптических долгот.

Зато к наблюдениям за движением планет он возвращался постоянно, направляя визир армиллярной сферы на Марс и Сатурн, Юпитер и Венеру. Это, конечно, связано с тем, что объяснение движения планет – узловой вопрос всякой астрономической теории.

– Скажите, пожалуйста, – обратился ко мне внимательно слушавший мои объяснения Андрей, – а привели ли наблюдения Коперника к открытиям каких-нибудь новых светил?

…Студенту ответил Игорь Викторович:

  Насколько мне известно, Коперник никаких новых звезд или планет не открыл. Вот вам и астроном!

…Иронию «олигарха» парировал Семен Борисович:

– Да, действительно, наблюдения Коперника не привели к открытию новых астрономических объектов. Открытие новых планет было делом далекого будущего, а сверхновые звезды  они не вспыхнули в годы его наблюдений. Удивительно, однако, что он даже нигде не упомянул о появлении в 1528 году яркой кометы, которую его современники называли «небесным чудовищем».

Конечно, наблюдение – основа всякого астрономического исследования, но не меньшую роль играют систематизация и осмысливание накопленного опыта, а в этом равных Копернику немого найдется.

…Проводник принес чай, прервав на время объяснения Семена Борисовича. Поужинали, чем у кого было запасено на дорогу. Спать еще не хотелось, и астроном с новым вдохновением продолжил свой рассказ.

– Многие великие открытия были совершены вовсе не потому, что их авторы со­знательно стремились их достичь.

Монах и алхимик Бертольд Шварц в поисках «философского камня» смешивал в ступке различные вещества – и нечаянно создал порох.

Христофор Колумб отправился в Индию за перцем и имбирем, а открыл Америку.

Николая Коперника мало смущало то, что предвычисление положений планет по правилам, установленным Птолемеем, давало иногда неточные результаты; Коперник записал в дневнике наблюдений: «Марс превышает расчет более чем на два градуса, Сатурн – вычисление больше на полтора градуса». Это могло всего-навсего требовать либо уточнения величин смещения эксцентров, либо радиусов эпициклов, либо, возможно, введения дополнительных эпициклов.

Система мира Птолемея гораздо сложнее и умнее, чем ее обычно изображают в школьных учебниках, популярных и даже научных изданиях. В адаптированных изложениях, вроде тех, которые обычно приводятся в учебниках и даже в энциклопедиях, всё просто и понятно, кроме одного – как и зачем Птолемей это придумал?

Благодаря своему математическому совершенству система Птолемея безраздельно господствовала полтора десятка столетий, и потребовались не только глубокие научные познания, но и исключительное мужество, чтобы поколебать утвердившийся во всеобщем признании и освященный церковью авторитет.

Однако в гипотезе Птолемея Коперник усмотрел небольшой, кажется, недостаток. Ну, насчет эксцентров все вроде бы правильно: их введение не нарушало принципа равномерности кругового движения. Не вызывало особых возражений и использование эпициклов: по ним планеты движутся равномерно, а сложение равномерных движений по деференту и эпициклу давало наблюдаемое неравномерное движение планеты.

Но вот что касается эквантов  –  специальных точек, из которых неравномерное движение по деференту усматривалось как равномерное, то тут что-то было явно не так. Коперник видел в этом отступление от принципа равномерности движения светил по эксцентрам и эпициклам, которые в совокупности представляли их фактически наблюдаемое движение, хотя математически у Птолемея всё выглядело безукоризненно. Мелочь, конечно, но эта мелочь заставляла задумываться об искусственности всей системы в целом. А нельзя ли как-то иначе объяснить наблюдаемые странности в движении небесных светил?

Несомненно, что Коперника смущало и то, что для объяснения движения Солнца Птолемей подобрал один набор круговых движений, для Луны – другой, для Меркурия – свой собственный, для Венеры – иной, а для верхних планет – отдельный. Единства системы мироздания никак не получалось, и объяснения этому разнобою никто не мог дать, кроме разве ссылок на высший промысел.

Но для отказа от геоцентрической системы мира, несомненно, нужен был какой-то мгновенный, во многом интуитивный импульс, который перевернул в сознании Коперника всё мироздание, поставив его с головы на ноги.

– А я знаю, как это было, – спрыгнул со своей верхней полки студент.

– Ну, ну, интересно, расскажи, что такое и откуда ты знаешь?

– Да вы сами с этого весь разговор начали. Коперник, вместе с братом Андреем, моим тезкой, как-то вечером посмотрел на небо и увидел то же самое, что мы все наблюдали вчера вечером: сошлись вместе Венера, Луна и Юпитер, а Николай сказал брату, как и вы, Семен Борисович, насчет эклиптики. А сам вдруг словно картинку увидел: Венера и Юпитер ведут свой путь по кругам не вокруг Земли, а вокруг Солнца, которое полчаса назад спряталось за горизонтом. Коперник еще никакими формулами не мог подтвердить свою догадку, но уже четко представлял себе, что это так, а не иначе. Вот вам и тот самый «интуитивный импульс».

– Но с этим интуитивным озарением на суд ученого сообщества не пойдешь, – продолжил Семен Борисович. – Нужны были строгие математические доказательства, которым Коперник посвятил немало времени и трудов.

Наблюдения за движением планет подтолкнули Коперника к осознанию ошибочности общепринятой картины мира, существовавшей уже много столетий.

Вот, например, противоестественное поведение верхних планет около точек противостояний, в которых направление на планету противоположно направлению на Солнце: то их долгота увеличивалась, то они словно замирали на месте, потом  долгота уменьшалась, а после движение возобновлялось в первоначальном направлении. И Солнце, и Луна совершают среди звезд замкнутые круги, двигаясь в одном и том же направлении; «верхние» планеты хоть и замыкали пути своего движения, но двигались то в ту, то в противоположную сторону. А уж Венера и Меркурий вели себя вовсе странно, находясь то по ту, то по другую сторону от Солнца, но не удаляясь от него не более чем на строго ограниченную величину. По-видимому, ошибка астрономов древности – не в частностях, а в самих представлениях о мироздании.

А если считать, что нижние планеты, как и Земля, движутся по окружностям вокруг Солнца? Представим себе две концентрических окружности, центром которых является центр Солнца. Пусть окружность меньшего диаметра представляет собой орбиту Венеры или Меркурия, а окружность большего диаметра – орбиту Земли. Тогда, из какой бы точки земной орбиты не усматривать положение нижней планеты, та не удалится от Солнца на угол больший, чем определяемый касательной к внутренней окружности. Это вполне соответствует наблюдаемым явлениям.

Немногим сложнее проиллюстрировать поведение «верхней» планеты, например, Марса. С этой целью нарисуем три концентрических окружности с центром также в центре Солнца. Пусть окружность меньшего диаметра изображает орбиту Земли, среднего – орбиту Марса, а наибольшего – сферу неподвижных звезд, на которую будут проектироваться направления из текущих положений Земли на положения Марса в те же моменты времени. Для наглядности разобьем окружность земной орбиты на дуги равной длины и пронумеруем соединяемые дугами точки. Орбиту Марса также разобьем на дуги равной длины, но меньшей, чем дуги земной орбиты. Предположим, что изучать характер видимого движения Марса мы начнем от такого положения, когда Марс становится видим на ночном небе после захода Солнца. Теперь пронумеруем точки, соединяемые дугами на орбите Марса, начиная от начальной точки и в том же направлении, что и точки на земной орбите.

Будем последовательно соединять точки земной орбиты с точками орбиты Марса, имеющими те же номера, продолжая линии до пересечения со сферой неподвижных звезд. Мы убедимся, что получающиеся на этой сфере дуги будут постепенно увеличиваться, что соответствует увеличению скорости видимого движения Марса, а затем, чем ближе к противостоянию, тем быстрее уменьшаться, пока, наконец, около точки противостояния прямое видимое движение Марса не сменится на движение в обратном направлении, которое после снова изменится на прямое движение.

«Значит, – делает вывод Коперник, – принципиально возможно объяснение видимого движения планет, если принять в качестве центра мироздания не Землю, а Солнце».

Конструируя новую систему мира, Коперник посягал на установившиеся стереотипы, каждый из которых столетиями укреплялся в сознании общества.

Прежде всего, это общепринятый и очевидный житейский взгляд на вещи: Солнце утром восходит, а вечером заходит, то есть вращается вокруг Земли; небесный свод совершает за сутки круговое движение вместе со звездами, а что до движения планет, так на то воля Создателя.

Во-вторых, система мироздания, в которой Земля является центром мира, закреплена научным авторитетом ученейших мужей древности – Аристотеля и Птолемея, и если ты считаешь иначе, то попробуй, опровергни их мудрейшие философские и математические доказательства.

Наконец, положение Земли как центра Вселенной провозглашено священным писанием и узаконено католическим вероучением. Кто-кто, а уж Коперник-то, прошедший школу канонического права, хорошо понимал, чем это грозило.

Едет Ретик по Европе, все ближе намеченный пункт его путешествия, а память снова и снова восстанавливает события, которые позвали его в трудный и небезопасный путь.

Когда Коперник решил опубликовать результаты своих размышлений об устройстве системы мира, точно неизвестно. Впрочем, термин «опубликовать» мало подходит к тому, что предпринял астроном. Он изложил свои соображения на полутора десятках страниц убористого текста на латыни и то ли сам переписал в нескольких экземплярах, то ли с его рукописи переписали те, кому она попала в руки – доподлинно неизвестно.

Полное наименование трактата Коперника – «Малый комментарий о гипотезах, от-носящихся к небесным движениям». В нем, прежде всего, автор упоминает о введенном еще предками множестве небесных сфер, каждая из которых удовлетворяла принципу равномерности движения, а их совокупности объясняли наблюдаемые неравномерные движения светил. Для этого Птолемей ввел эксцентрические круги, эпициклы и экванты. Последние вызвали у Коперника глубокие сомнения: они представлялись недостаточно совершенными и не вполне удовлетворяли разум.

В своих поисках более рационального объяснения видимых неравномерностей движения Коперник руководствовался все тем же аристотелевским принципом совершенности движения. Ретик увидел в идеях Коперника некоторую половинчатость: он не отказывается от кругов Птолемея, он только хочет получить объяснение движения светил при помощи меньшего числа сфер и более удобных сочетаний кругов, чем это было до него. Но провозглашенные им аксиомы – фундаментальные положения, не требующие доказательств, настолько потрясли молодого профессора, что он, сам не желая того, запомнил их буквально слово в слово. Вот и сейчас, трясясь в зыбкой повозке, он мог повторить их наизусть:

«1. Не существует одного центра для всех небесных орбит или сфер.

2. Центр Земли не является центром мира, но только центром тяготения и центром лунной орбиты.

3. Все сферы движутся вокруг Солнца, расположенного как бы в середине всего, так что около Солнца находится центр мира.

4. Отношение, которое расстояние между Солнцем и Землей имеет к высоте небесной тверди, меньше отношения радиуса Земли к ее расстоянию до Солнца, так что по сравнению с высотой тверди оно будет неощутимым.

5. Все движения, заключающиеся у небесной тверди, принадлежат не ей самой, но Земле. Именно Земля с ближайшими к ней стихиями вся вращается в суточном движении вокруг неизменных своих полюсов, причем твердь и самое высшее небо остаются все время неподвижными.

6. Все замечаемые нами у Солнца движения не свойственны ему, но принадлежат Земле и нашей сфере, вместе с которой мы вращаемся вокруг Солнца, как и всякая другая планета; таким образом, Земля имеет несколько движений.

7. Кажущиеся прямые и попятные движения планет принадлежат не им, а Земле. Таким образом, одного этого ее движения достаточно для объяснения большого числа видимых в небе неравномерностей».

Что поразило Ретика в приведенных Коперником аксиомах? Прежде всего, смелая категоричность, с которой он их высказывает, отсутствие каких бы то ни было сомнений и оговорок. И это вопреки всем авторитетам, без оглядки на что бы то ни было и кого бы то ни было. Каким же уважением к своему мнению, какой уверенностью в значимости своих убеждений должен был обладать скромный церковный чиновник из захолустья Европы, провозгласивший ни больше ни меньше – новую систему мироздания!

Во-вторых, удивляет решительность, с которой автор аксиом отказывается от столь тешащего честолюбие любого двуногого существа убеждения в центральном положении Земли во Вселенной, а, следовательно, и в собственной исключительности. Ретик не мог не понимать, что аксиомы Коперника – мина под незыблемость авторитетов князей и епископов, императоров и самого римского папы. Земля низведена Коперником до положения рядовой планеты, – а отсюда рукой подать до низведения харизмы земных владык до ординарности грешных обывателей.

И, наконец, третье. Подвергнув сомнению всего лишь гипотезу экванта, Коперник, выйдя за пределы первоначального замысла, касающегося, казалось бы, лишь частности, малой детали Птолемеевой системы, переходит в своих аксиомах к обобщениям настолько грандиозным, что в них даже и не упоминает об этой малой детали ни прямо, ни косвенно.

В «Малом комментарии», известном, по-видимому, небольшому кругу астрономов, не могло не обратить на себя внимание замечание автора: «…Здесь ради краткости я полагаю нужным опустить математические доказательства, поскольку они предназначены для более обширного сочинения…».

Из этого замечания можно сделать два вывода. Во-первых, что Коперник к моменту написания «Малого комментария» уже располагал математическими доказательствами и лишь отложил их опубликование на более позднее время. Во-вторых, что он имел в виду написание «более обширного сочинения».

К тому же, Ретика смутило резко отрицательное отношение к аксиомам Коперника и Меланхтона, и самого Лютера, и это был довод за то, чтобы лучше разобраться в учении Коперника, а сделать это было можно, только обратившись к астроному лично.

Вот и едет молодой профессор на встречу со старым каноником…

*     *     *

До Коперника в геоцентрической системе порядок расположения светил принимали по-разному; Птолемей использовал схему, в которой Меркурий и Венера располагались между Луной и Солнцем.

Коперник, приняв, что видимое годовое движение Солнца является отображением действительного движения Земли вокруг Солнца, устанавливает следующий порядок небесных сфер. Самая высшая – сфера неподвижных звезд, за нею последовательно располагаются орбиты Сатурна, Юпитера, Марса, Земли, Венеры и Меркурия. Сфера Луны вращается вокруг Земли. Чем дальше планета от Солнца, тем медленнее ее движение.

В «Малом комментарии» Коперник приводит значения периодов обращения планет вокруг центрального светила и значения полудиаметров их орбит, которые он выражает через полудиаметр Великого круга, то есть принимает в качестве единицы измерения расстояний в солнечной системе расстояние между Солнцем и Землей. Хотя он не указывает способ получения этих величин, Ретику было нетрудно восстановить ход его мыслей.

Ретик представил, что планеты – это как бегуны на древней олимпиаде. Вот они становятся рядом на линии старта и по команде арбитра устремляются вперед по концентрическим круговым дорожкам. Атлет на внешней дорожке бежит медленнее, а на внутренней – заметно быстрее. Быстрый проходит круг, второй, а медленный только приближается к линии старта. Вот и  он пробегает через эту линию, а быстрый, оказавшись теперь в роли догоняющего, продолжает бег и нагоняет медленного, пробежав за линией старта некоторый добавочный отрезок. Арбитр засекает время, за которое «медленный» пробежал весь круг и тот же самый «отрезочек», величину которого нетрудно измерить. А далее составляется пропорция: время, за которое «медленный» пробегает полный круг точно, относится к длине этого круга, как фиксированный арбитром интервал времени относится к длине полного круга плюс «отрезочек».

А теперь достаточно представить себе, что быстрый атлет – это Земля, а медленный – верхняя планета, например, Марс. Интервал времени, за который Марс проходит полный круг (то есть 360 градусов) плюс «отрезочек» фиксируется двумя противостояниями Марса, моменты которых определяются из наблюдений, а величина «отрезочка» устанавливается по изменению эклиптической долготы Солнца. Полученная из решения пропорции величина и представляет собой период обращения верхней планеты вокруг Солнца.

Период обращения вокруг Солнца нижней планеты определяется аналогично, с той, однако, разницей, что Земля в этом случае выступает в роли «медленного» атлета, бегущего по внешней дорожке, а Меркурий или Венера – в роли «быстрого» бегуна на внутренней дорожке. И еще одно, принципиальное отличие заключается в том, что в соединении – конфигурации, аналогичной противостоянию верхней планеты, нижнюю планету на фоне солнечного диска наблюдать невозможно. Поэтому в качестве явления, отмечающего начало и конец фиксируемого интервала времени, принимается одна из элонгаций (западная или восточная) – наибольшее угловое удаление планеты от Солнца. Величина «дополнительного отрезочка» определяется изменением долготы Солнца за время между последовательными одноименными элонгациями  нижней планеты.

Для определения расстояния верхней планеты от центрального светила – Солнца – необходимо определить интервал времени, разделяющий положение этой планеты в противостоянии и следующей после него квадратуре (положении, когда направления с Земли на Солнце и планету различаются на величину прямого угла). Зная период обращения планеты вокруг Солнца, по пропорции определяется величина дуги, соединяющей положения планеты в моменты начала и конца этого временного интервала. Разность этих величин дает острый угол в прямоугольном треугольнике Солнце – Земля – планета, где в вершине прямого угла находится Земля. Гипотенуза треугольника – расстояние от Солнца до верхней планеты – находится по формуле тригонометрии через длину катета – расстояния от Земли до Солнца – и величину острого угла.

Для определения полудиаметра орбиты нижней планеты используется наблюдение в элонгации, когда линия, указывающая направление с Земли на планету, касается окружности, изображающей планетную орбиту. То есть в треугольнике Земля – планета – Солнце угол, в вершине которого находится планета, – прямой. Острый угол треугольника, в вершине которого находится Земля, определяется из наблюдений как разность долгот Солнца и Солнца и планеты в элонгации. Гипотенуза прямоугольного треугольника представляет собой полудиаметр планетной орбиты; длина катета – расстояние от планеты до Солнца – вычисляется путем решения треугольника по формуле тригонометрии.

Ретик не мог не восхищаться удобством и универсальностью применения расстояния от Земли до Солнца в качестве единицы масштаба расстояний в системе Коперника.

*  *  *

– Обстоятельства жизни Коперника с 1512 по 1516 год трудно изложить в четкой последовательности, – продолжил свой рассказ Семен Борисович. – Скорее всего, обязанности, вытекающие из его положения каноника, не слишком его обременяли: капитул располагал земельной собственностью, охотничьими угодьями, рыбными заводями, доход от которых позволял безбедно жить немногочисленному причту кафедрального собора. А потребности у одинокого каноника, принявшего обет безбрачия, были очень скромными. В 1514 году капитул вообще освобождает Николая Коперника от исполнения должностей. Николай Коперник приобретает дом в месте, подходящем для обозрения звездного неба, и с его тыльной стороны строит площадку, на которой и выполняет свои астрономические наблюдения. Он мог уделять неограниченное время изучению движений светил и размышлениям о законах вращения небесных сфер. Я убежден, что именно тогда он сформулировал для себя основные принципы своей гипотезы и мог проверять их справедливость неторопливыми вычислениями.

В декабре 1514 года в Риме состоялся собор Католической Церкви, который обсуждал вопрос о календарной реформе. Этот вопрос был чрезвычайно актуален для того времени, когда было уже доказано несовершенство признанного католической церковью юлианского календаря, в котором продолжительность тропического года считалась равной 365,25 солнечных суток (то есть 365 суток и 6 часов ровно). К тому времени из-за несовпадения продолжительности года, заложенного в основу календаря еще Юлием Цезарем, с фактическим периодом движения Солнца относительно точки весеннего равноденствия, календарные даты съехали с астрономических явлений, за которыми они были закреплены, на целых десять суток. Это вызывало смятение в церковных кругах – празднование пасхи или рождества в неположенные даты попахивало ересью.

Вармию на соборе представлял каноник Бернард Скультети, тот самый, который пятнадцать лет назад выручил оказавшихся без денег братьев Коперников. Наверное, отсюда пошел слух, что по рекомендации Скультети Коперника включили в число экспертов, к которым комиссия по реформе обратилась с просьбой прислать свои соображения по этому поводу. Прислал Коперник свои соображения или нет – неизвестно, но проблемой уточнения длины года он всерьез занялся. По наблюдениям и расчетам Коперника длина тропического года составляла 365 суток 5 часов 49 минут 16 секунд, что всего на 28 секунд отличается от принятого теперь значения. Получалось, что разница в одни сутки накапливалась за 128 лет; именно это значение было использовано при реформе календаря, предпринятой в 1582 году, уже после смерти Коперника.

…Василия Михайловича убаюкивало перечисление событий под монотонный стук колес, и он снова попытался отвлечь внимание от скучной материи.

– Ладно, раз про ловлю судака вы уже прослушали, то позвольте, я вам расскажу о тех местах, где протекала жизнь Коперника. Окрестные леса были полны всякой живностью: косули и ласки, белки и лисицы, могучие кабаны со своими выводками маленьких кабанчиков, да кого там только не было! Думаю, не ошибусь, что, когда позволяло время, Коперник в любую погоду любил прогуливаться по роскошной Вислинской косе – длинной и узкой полосе суши между заливом и Балтийским морем. Он взбирался на высокие песчаные дюны, которые, как живые, могли перемещаться с места на место, наблюдал за мириадами птиц, присевшими отдохнуть в своих перелетах с юга на север весной и с севера на юг осенью. Наверняка он любил в одиночку неспешно бродить по пляжу, у самого края воды, где после шторма остаются выброшенные волной кусочки волшебного солнечного камня – янтаря, в которых подчас можно было увидеть замурованных насекомых доисторических веков. Коперник бережно хранил найденные янтаринки; как врач, он знал, что ещё Плиний Старший считал, что янтарные амулеты предохраняют от болезней простаты и душевных расстройств. Некоторые лекари верили, что янтарь защищает от образования камней в почках, а если смешать растёртый янтарь с медом и розовым маслом, получится средство от глазных болезней. Из янтаря изготавливаются лучшие четки – это не только атрибут католического священника, но и защита от дурного глаза, от напастей. Хотя, надо думать, Коперник был далек от всяких суеверий.

– Всё это так, – согласился Семен Борисович, – это очень интересно и, может быть, немаловажно для понимания внутреннего мира Коперника, но позвольте, я продолжу?

Когда управляющий южными владениями Вармийского капитула Тидеманн Гизе, которого называют другом Коперника, был избран епископом соседней Хелмской епархии (Кульмской – в немецком варианте названия), соборный капитул решает, что соро-катрехлетнему Копернику хватит отсиживаться во Фромборке, смотреть на небо да кормиться судаками да угрями. Капитул избирает его на освободившееся место администратора своих владений – управляющего округами с центром в Ольштыне (по-немецки – Алленштейне) и Пененжно (Мельзаке). Коперник переселился к Ольштын, он занимает обширное помещение в готическом замке, там же приспособил площадку для астрономических наблюдений, но в течение трех лет его управления округами у него остается мало времени на любимые занятия. Хозяйство округов обширно и многообразно: в него входят и владения, принадлежащие собственно епископу, и земли капитула соборных каноников, и ленные владения вассалов – в сущности, переданные им в аренду. Управляющий надзирал за деятельностью городских чиновников и сельских старост, наблюдал за правосудием в городах и деревнях, руководил взиманием поземельной подати и других налогов, надсматривал за сдачей в аренду различных угодий.

Коперник совершает многие десятки поездок по территориям подведомственных округов с целью заселения пустующих земель капитула.

Когда полномочия Коперника в Ольштыне истекли, он возвращается во Фромборк, теперь в качестве канцлера капитула. Но вскоре началась война.

Мы уже говорили, что в 1466 году Тевтонский орден признал свою вассальную зависимость от Польши. Однако орден стремился во что бы то ни стало избавиться от этой зависимости. Великий магистр ордена Альбрехт фон Бранденбург даже пытался заручиться в этом поддержкой великого князя Московского Василия III. Шайки рыцарей ордена разбойничали и в Вармии, находящейся в вассальной зависимости от короля Польши. Капитул жаловался Альбрехту, но тот отвечал, что орден никакого отношения к этим нападениям не имеет. А войск польского короля жители Вармии боялись не меньше, чем тевтонцев.

Епископ Вармии Фабиан Лузиньянский, правитель слабый и нерешительный, скрепя сердце, обратился все-таки за помощью к польскому королю Сигизмунду, не без оснований опасаясь, что, воспользовавшись случаем, поляки проглотят Вармию.

Вармия оказалось между двух огней, и от Польши ей доставалось не меньше, чем от Тевтонского ордена. Сжигались города и деревни, опустошались поля и сады, мирные жители страдали от постоев и поборов и погибали. На всякий случай каноники, кто мог, бежали за границу.

Коперник, стремясь миром разрешить конфликт, участвует в посольстве к великому магистру Альбрехту, чтобы добиться возвращения занятого орденом городка Бранево, что близ Фромборка, впрочем, безрезультатно.

В самый разгар войны Коперник вновь избирается администратором владений капитула в Ольштыне и Пененжно. Он возвращается в Ольштын и готовится к отражению неприятеля. Его верный друг Скультети, имевший к тому времени высокий духовный чин архидиакона, присылает ему письма с рекомендациями об укреплении замка, установке бомбард, доставке пороха и советует выбрать надежного начальника гарнизона, не пуская в крепость поляков, которые могли лишить Вармию ее главного оплота – ольштынской крепости.

Войска ордена бесчинствовали и в округах южной Вармии, в частности, сожгли предместье города Пененжно, находившегося в ведении Коперника. Коперник организует оборону осажденного крестоносцами Ольштына, однако достоверных сведений об отражении крестоносцев от стен ольштынского замка я не нашел и, думаю, что рассказы о воинском искусстве Коперника сильно преувеличены.

…Игорь Викторович со смешинкой в глазах оглядел собеседников:

 — В музее Коперника нам рассказывали, что во время осады замка Коперник изобрел бутерброд! Он велел защитникам замка намазывать ломти хлеба из своего скудного пайка то ли сливками, то ли маслом. Дескать, если на ломоть попадет грязь, то она будет заметна и ее можно будет счистить, чтобы избежать заразы. Вот вам и великий астроном – а он, оказывается, великий изобретатель бутерброда! Так что кушайте хлеб с маслом и вспоминайте Коперника!…Игорь Викторович хмыкнул и снова уткнулся в свои бумаги, а Семен Борисович продолжил:

– Когда, наконец, заключено перемирие и начаты переговоры о мире, Коперник по поручению капитула составляет жалобу на орден, не выполнявший условий перемирия. Жалоба рассматривается на сейме в Грудзёнзе (Грауденце), где принято решение удовлетворить требования капитула. Однако орден и не собирается выполнять решения сейма.
Продолжаются набеги на владения Вармийской епархии, грабежи и поборы. В самом капитуле нет единства: каноники, вернувшиеся из побега за границу, требуют возврата своей доли доходов за время войны, а те, кто оставался дома, естественно, не хотят делиться с беглецами.
Грамотой короля Сигизмунда Коперник назначается комиссаром Вармии, то есть лицом, наделенным специальными полномочиями на переговорах с орденом с целью возращения захваченных крестоносцами земель вармийского капитула.
Затем он возвращается во Фромборк, который называл удаленнейшим уголком Земли, на должность инспектора-наблюдателя. Что он тогда инспектировал и за чем наблюдал – мне найти не удалось.
Когда умер епископ Фабиан, то почти год, до избрания нового епископа, Коперник занимает высшую за свою карьеру должность генерального администратора епархии – так сказать, временно исполняющего обязанности епископа. Это были трудные месяцы, как раз резко обострились отношение с Польшей. На этот счет удалось найти довольно смутное упоминание: «поверенный польского короля захватил замок Гейльсберг, овладел епископскими доходами и стал приводить население к присяге Сигизмунду». Гейльсберг – это немецкое название Лидзбарка, резиденции вармийского епископа; какой поверенный ее захватил и чем это дело кончилось – извините, добавить ничего не могу. Дальше тут сам черт не разберет, какие должности и в какой последовательности занимал Коперник. Кадровики запутались бы в его трудовой книжке! Сдав дела новому епископу Маврикию Ферберу, Коперник год за годом чередует должности то канцлера, то посла или нунция капитула – его представителя в Ольштыне, уполномоченного епископом на обозрение деятельности приходских церквей, находящихся в пределах епархии. Вот Коперник – инспектор по надзору над укреплениями фромборкской крепости и заодно инспектор по надзору над выполнением завещаний (так, во всяком случае, мне удалось перевести названия этих должностей).
В чем-то, скажу честно, я толком так и не смог разобраться. Вот, например, цитирую буквально: «Снимает с себя каноникат при костёлe Святого Креста во Вроцлаве. Исполняет должность посла капитула». Выходит, что Коперник столько лет был каноником этого самого костёла, а тут взял и отказался.
Или: «Продолжает исполнять обязанности председателя строительной кассы капитула». Следует предположить, что он начал исполнять эти обязанности когда-то раньше.
Что можно заключить из всего этого перечня? Пожалуй, то, что Коперник был видным церковным чиновником, и в этом качестве выполнял многообразные административные и хозяйственные обязанности, что и составило весьма значительную часть его жизни. Ему идет седьмой десяток, а он выполняет одно ответственное поручение за другим.
– А давал ли Коперник обет безбрачия? – поинтересовался Андрей.
– Давайте, попробуем разобраться насчет этого. Что Коперник был каноником Вармийского капитула – очевидный факт. Но был ли он священником? Оказывается, каноником мог быть не обязательно священнослужителем, то есть духовным лицом, возведенным в степень священства, иначе говоря, осуществляющим богослужение. Он мог быть церковнослужителем, то есть участвовать в делах церкви как, выражаясь современным языком, юридического лица, ведая ее хозяйственными, финансовыми, административными делами. Один из биографов Коперника прямо указывает: «Хотя Коперник был каноником, он никогда не стал священником. Так, 4 февраля 1531 года его епископ угрожает забрать его доходы, если он не примет священнический сан, но Коперник по-прежнему отказывается». Вывод: каноник Николай Коперник был церковнослужителем, но не священнослужителем. Вы спросите – причем тут обет безбрачия? А вот причем. Его биографы дружно утверждают: «Будучи каноником, Коперник должен был соблюдать целибат – обет безбрачия». Целибат католических священников был узаконен в эпоху папы Григория Великого, еще в конце VI века, но утвердился де факто только к XII веку.
На церковнослужителей целибат никогда не распространялся.
Позвольте, но как совместить две этих взаимоисключающих истины? Могу высказать только предположение.
Возможно, епископ Лукас Ватценроде, протаскивая племянника на хлебную должность каноника, имел в виду обеспечить его будущий карьерный рост, вплоть до того, что сделать его своим преемником. Из этих соображений он и предложил ему принять обет безбрачия, что Николай и сделал, однако карьеры в качестве священнослужителя так и не совершил. Вот еще цитата из его биографии: «С двадцати четырех лет до семидесяти, до конца своих дней, Коперник был служителем церкви, но не добился успеха в церковной карьере».
По-видимому, возможность глубже сосредоточиться над деталями своей гелиоцентрической теории Коперник получил в 1531 году, когда он возвратился во Фромбок, где проводил дни, менее богатые событиями. Он по-прежнему отказывается от принятия священнического сана, даже пренебрегая угрозой епископа забрать часть его доходов.
Польский король утверждает Николая Коперника в качестве одного из четырех кандидатов на освободившийся пост вармийского епископа. Однако епископом был избран не он, а Ян Дантышек, более известный под латинизированным именем Иоганн Дантиск.
Ранее Дантиск был послом польского короля при дворе императора Карла V. Он вел довольно свободный образ жизни, дружил с видными деятелями искусства, даже выпустил в Антверпене книжку, в которую включил наряду со своими стихотворениями, посвященными императору, стихи своего друга, талантливого поэта Иоанна Секунда. Насколько они были близки друг другу, свидетельствует тот факт, что поэт подарил ему вырезанный собственноручно медальон с изображением предмета своей любовной страсти. Это не стоило бы упоминания, если бы не то обстоятельство, что Дантиск, о котором закрепилось смолоду мнение как об эпикурейце и даже, по слухам, многоженце, став епископом, показал себя ханжой и святошей, чем доставил неприятности не только Копернику. Старого друга Николая, архидиакона Скультети, он обвинил в нарушении канонов церкви и потребовал, чтобы члены капитула прекратили с ним всякие отношения. В стычке с епископом по этому поводу Коперник сказал, что он уважает Скультети больше, чем многих других. Дантиск не успокоился: в письме к Тидеманну Гизе, епископу соседней епархии, лицемерно «проявляет заботу» о нравственности пожилого каноника: «Мне сообщили, что к тебе приехал доктор Николай Коперник, которого, как тебе известно, я люблю как брата. Он сохраняет тесную дружбу со Скультети. Это нехорошо. Предупреди его, что подобная дружба может ему повредить, только не говори, что это предупреждение исходит от меня. Ты знаешь, что Скультети взял себе жену и подозревается в атеизме».
Но не только дружбой со Скультети достает Коперника епископ Дантиск.
Еще в 1528 году Коперник как представитель капитула на сейме в Торуни посещает родной город и там знакомится с медальером и резчиком по металлу Матеушем Шиллингом, недавно переехавшим в Торунь из Кракова. Матеуш был дальним родственником Николая по материнской линии. Молодая и красивая дочь резчика Анна привлекла внимание Коперника, которому уже идет пятьдесят шестой. Сдерживает ли Коперник свои чувства – нам не дано знать, но они прорываются в нехитрой аллегории: заголовок одного из столбцов своих астрономических таблиц он украшает символом планеты любви – Венеры – венком из листьев плюща, как теперь сказали бы, брендом Шиллинга, который так помечал все отчеканенные им монеты и медали.
Анна живет теперь в доме Коперника, на положении экономки, что ли. «Доброжелатели», которые, конечно, всегда находятся, донесли епископу, что старик-каноник не соблюдает обет безбрачия. Дантиск тут же отреагировал. Он пригласил к себе Коперника как врача и как бы между прочим заметил, что не пристало ему держать в доме молодую женщину, родство с которой представляется довольно сомнительным. Анна была вынуждена переселиться в другой дом, но те же «доброжелатели» доносят, что Коперник продолжает тайно встречаться со своей молодой подопечной. Епископ специальным постановлением запрещает ей появляться в городе, «так как она свела с ума почтенного астронома». Коперник обращается к епископу с письмом, в котором умоляет его дать время на подыскание новой экономки, настолько предельно униженно, что стоит процитировать это письмо целиком:
«Увещание Вашего Высокопреподобия поистине отеческое и более чем отеческое; я восчувствовал его всем сердцем. Я не забыл о первом письме Вашего Высокопреподобия насчет того же предмета, но трудно найти достаточно честную и близкую особу, и потому я рассчитывал покончить с этим делом не раньше Пасхи. Однако, дабы Ваше Высокопреподобие не приняли моей медлительности за умышленное уклонение, я постараюсь исполнить ваше предписание в течение месяца; так как отнюдь не желаю оскорблять добрые нравы, ни Вас, Ваше Высокопреподобие, заслуживающего с моей стороны величайшее почтение, уважение и преданность, о которых и свидетельствую от всего сердца».
Но Дантышек неумолим, и Анна была вынуждена покинуть Фромборк.
– А что, – заметил Игорь, – разве Коперник не мог заглядеться на симпатичную деваху? Чем он хуже героев «Декамерона»? Не отгулял свое в молодости, вот и добирает в старости: «седина в бороду – бес в ребро».

– Ну, этого я не стал бы так категорически утверждать. Может быть, старый каноник испытывал к юной деве чисто отеческие чувства. А, может, просто нашел в ней хорошую помощницу – домоправительницу. А защитить ее от злых языков так и не сумел.

* * *

В теплый майский день Ретик достиг цели своего путешествия. Едва стряхнув пыль с дорожного плаща, он поспешил представиться тому, ради кого он предпринял свое путешествие. С первого же взгляда облик Николая Коперника произвел на него сильное впечатление: перед гостем стоял пожилой человек высокого роста и крепкого телосложения, совершенно седой, с удлиненным лицом и волевым подбородком, орлиным носом и кустистыми бровями, глубоко посаженными голубыми глазами. Сложности жизни с их многими переживаниями наложили глубокие морщины и на лоб, и на щеки каноника. Нет, конечно, не таким представлял его себе молодой профессор, но тут же он отбросил сформировавшийся в воображении образ этакого могучего титана в древнеримской тоге. Перед ним стоял обычный земной человек в непритязательной одежде каноника, и Ретик ощущал, что тот тоже разглядывает его, удивляясь его свежему румянцу и буйной шевелюре молодости.

Коперник приветствовал гостя, но в его обычных вопросах о дорожных впечатлениях чувствовалась некоторая настороженность: действительно, приехал молодой человек, почти юноша, неизвестно зачем, да еще из оплота Реформации, враждебной католической церкви, служителем которой был Коперник. Но после первых же восторженных слов Ретика о том, как глубоко потрясли его идеи, изложенные в «Малом комментарии», и о том, как жаждал он приобщиться к мудрости учителя, словно бы оттаяло сердце старого астронома, и они заговорили на языке, равно понятном тому и другому, – о законах вращения небесных сфер.
Радостное волнение Ретика усилилось, когда Коперник сообщил, что он уже почти завершил работу над полным изложением своей теории и что он не возражает, чтобы молодой профессор с ним познакомился.
Позже Ретик писал:
«Я услышал о славе ученейшего Николая Коперника из северных земель, и хотя Виттенбергский университет сделал меня профессором факультета свободных искусств, тем не менее, я не думаю, что был бы удовлетворен, пока не познал нечто большее через обучение у этого человека. И я говорю, что я не сожалею ни денежных затрат, ни долгого пути, ни прочих трудностей. Однако мне представилось, что я получил большую награду за эти беспокойства, а именно, что я, довольно-таки дерзкий юнец, заставил этого почтенного человека пораньше поделиться своими идеями в этой дисциплине с целым миром».
Ретик потратил немало часов, разбираясь в рукописи астрономического сочинения «господина доктора», но ему всегда мог придти на помощь сам автор. Когда через два месяца Коперник взял его с собой, отправившись на пару недель в гости к своему к старому другу, епископу кульмскому Тиндеманну Гизе, молодой ученик успел не только глубоко вникнуть в механизм тех математических моделей, которые использовал Коперник, но и выделить принципиальные мировоззренческие основы его теории.
Ретик поделился с епископом мыслью о необходимости как можно скорее опубликовать труд Коперника. Он был уверен, что доводы замечательного астронома убедят любого добросовестного и объективного ученого. Отец Тиндеманн уже давно убеждал в том же своего друга, тем более, что Коперник однажды уже пообещал ему выполнить его настоятельную просьбу. Мало того, еще в 1536 году падуанский кардинал Николай Шонберг прислал Копернику уважительное письмо, преисполненное тщательно подобранными дифирамбами:
«Несколько лет тому назад мне все постоянно говорили о твоих высоких качествах, и я начал очень высоко ценить тебя и поздравлять наше поколение, среди которого ты цветешь с такой славой. Я узнал, что ты не только великолепно знаешь то, что было изобретено древними математиками, но даже составил новую теорию строения мира, в которой ты учишь, что Земля движется, а Солнце занимает самое глубокое внутреннее место… и что ты письменно изложил всю эту теорию астрономии… По этой причине, ученейший муж, если только я не отягощаю тебя, я еще и еще прошу тебя сообщить это твое изобретение ученым людям и в первую очередь послать мне твои размышления о мировой сфере вместе с таблицами, а также и все относящееся к этому делу, если ты кроме этого имеешь еще что-нибудь».
Кардинал не только обладал высоким даром красноречия в том, что касается небесных сфер, но и прагматичным подходом к делам сугубо земным:
«Я поручил Теодору фон Редену (вармийскому канонику, проживавшему тогда, как и сам Коперник, во Фромборке, его другу и душеприказчику), чтобы все это было за мой счет переписано и доставлено ко мне. Если ты выполнишь в этом мое желание, то увидишь, что имел дело с человеком, заботящемся о твоем имени и желающим быть полезным такому гению».
Вот уже и кардинал Шонберг ушел из жизни, а Коперник всё медлил и ничего не предпринимал для опубликования своих трудов, ссылаясь на заповедь пифагорейцев: «ничего не передавать письменно и не открывать философских тайн всем людям, а доверять их только друзьям и близким и передавать из рук в руки».
Были, конечно, и другие причины, о которых Коперник вслух не говорил, но которыми он был серьезно озабочен: Коперник не столько опасался преследований со стороны католической церкви, сколько сомневался в своем моральном праве как церковнослужителя выступать с теорией, подрывающей основы принятого вероучения.
Свой труд, названный им «О вращениях небесных сфер», Коперник задумал как всеобъемлющее изложение науки о Вселенной – астрономии как единой системы, все части которой взаимосвязаны и опираются на принципы, сформулированные им в «Малом комментарии». Следуя укоренившейся традиции, он располагает излагаемый материал так же, как это сделал Птолемей в своем «Амальгесте», – и, следуя Птолемею по форме изложения, он провозглашает самостоятельность в принципиальных основах своей науки:
«Хотя Клавдий Птолемей Александрийский, стоящий впереди других по своему удивительному хитроумию и тщательности, после более чем сорокалетних наблюдений завершил создание всей этой науки почти до такой степени, что, кажется, ничего не осталось, чего он не достиг бы, мы все-таки видим, что многое не согласуется с тем, что должно было бы вытекать из его положений».
На первых же страницах своего труда Коперник воздает хвалу своей науке, провозглашает своего рода гимн астрономии:
«Астрономия касается наипрекраснейших и наиболее достойных для познавания предметов, изучая течения светил, их величины, расстояния, восход и заход, а также причины отдельных небесных явлений и. наконец, объясняет всю форму Вселенной».
Но Коперник не был бы Коперником, не только великим ученым, но и великим гуманистом, если бы он сводил роль астрономии только к овладению новыми знаниями. Астрономия для него – источник чувственного и духовного совершенства:
«Так как цель всех благородных наук – отвлечение человека от пороков и направление его разума к лучшему, то больше всего может сделать астрономия вследствие представляемого ею разуму почти невероятно большого наслаждения».
Для читателя, даже наделенного определенными познаниями в астрономии и математике, одолеть труд Коперника – чрезвычайно нелегкое занятие, и не только потому, что книга скучновата в своей обстоятельности. Нет, вовсе неспроста автор поставил эпиграфом к своему сочинению надпись, находившуюся, по преданию, над входом в Академию Платона: «Пусть не входит никто, не знающий геометрии». Для доказательства поведения планет, Солнца и Луны Коперник сплошь использует геометрические построения, и чтобы разобраться в них, требуется напряженное внимание. Он совершенствовал математический аппарат плоской и сферической тригонометрии, вычислял множество таблиц – такая нудная и неблагодарная работа! Но ему доставляло какое-то эстетическое наслаждение заполнять цифрами ровные ряды и столбцы, осознавая, что никто, даже Птолемей, не достиг тех вершин, на которые взошел он, скромный каноник из тех мест, которые в просвещенной Европе называли сарматскими степями.
Во времена Коперника еще не были известны тригонометрические функции в их современном понимании, равно как и десятичные дроби, которыми эти функции выражаются. В своей работе вместо привычной нам функции синуса Коперник использует полухорды удвоенной дуги, приняв диаметр окружности, частью которой эта дуга является, за 200 000 частей. Он приводит таблицу величин полухорды с интервалом в 10 минут дуги; выбранная из таблицы величина, поделенная на 100 000, как раз равна значению синуса.
Содержание своего труда Коперник подразделил на шесть книг.
В первой книге он излагает свои взгляды на форму и движение Земли и неба, а также приводит сведения о плоских и сферических треугольниках. Эта книга содержит основные мировоззренческие постулаты, в которых он и наследует воззрениям философов древности, и провозглашает принципиально новые подходы, которые идут вразрез с официально признанной доктриной о конечности Вселенной и центральным положением Земли в ней.
Прежде всего, Коперник приводит соображения, на которых базируется его утверждение о том, что мир сферичен. Эти соображения не связаны ни с чувственным опытом, ни с какими-либо физическими законами, а являются исключительно умозаключениями философского характера: мир является шарообразным или потому, что эта форма совершеннейшая из всех и не нуждается ни в каких скрепах;
или потому, что эта форма среди всех других обладает наибольшей вместимостью;
или потому, что такой формой стремятся ограничить себя все предметы (водяные капли и другие жидкие тела).
Иначе говоря, в этих утверждениях Коперник не ушел вперед ни на шаг от Аристотеля и других философов древности. Точно так же он обосновывает форму астрономических объектов:
движения небесных тел круговые;
подвижность сферы выражается в том, что она вращается кругом, в котором нельзя найти ни начала, ни конца;
вследствие многочисленности сфер имеется множество круговых движений.
На известной средневековой картинке монах с посохом дошел до края Земли и, просунув голову через небесный свод, заглядывает в пустоту, которая за ним… Коперник решительно отвергает подобные укоренившиеся столетиями представления и высказывает мысль, которую можно рассматривать как признание бесконечности Вселенной:
пределы мира неизвестны и недостижимы;
небо неизмеримо велико по сравнению с Землей и представляет бесконечно большую величину.
В обоснование принятого им утверждения о центральном положении Солнца Коперник приводит аргументацию скорее философскую, чем опирающуюся на опыт: довольно нелепо приписывать движение содержащему и вмещающему, а не содержимому и вмещенному, чем является Земля.
«Если Земля совершает движения около центра, то эти движения необходимо должны быть такими же, какие замечаются внешне у других планет; среди этих движений мы находим годичное обращение. Поэтому если мы переделаем это движение из солнечного в земное и согласимся, что Солнце неподвижно, то восходы и заходы знаков зодиака и неподвижных звезд, когда они становятся то утренними, то вечерними, покажутся нам происходящими совершенно так же. Равным образом, стояние, попятные и прямые движения планет окажутся принадлежащими не им, а происходящими от движения Земли, которое они заимствуют для своих видимых движений. Наконец, самое Солнце будем считать центром мира; во всем этом нас убеждает разумный порядок, в котором следуют друг за другом все светила, и гармония всего мира, если только мы захотим взглянуть на само дело обоими (как говорят) глазами».
Какой силой эмоций наполнены слова постоянно вынужденного скрывать свои страсти церковнослужителя, рассуждающего, казалось бы, о лишенных всякой телесности сухих математических абстракциях!

Вторая книга содержит изложение основ сферической астрономии, повествует о восходе и заходе светил, а также содержит звездный каталог.

Каталог Коперника воспроизводит каталог Птолемея, содержащийся в «Амальгесте», с незначительными исправлениями. Копернику уже было известно, что из-за прецессии точка весеннего равноденствия постоянно перемещается по эклиптике, и вследствие этого долготы звезд со временем увеличиваются на одну и ту же величину, а их взаимное расположение остается неизменным. Поэтому при составлении каталога звезд за начало отчета он принял видимое положение «первой звезды Овна», что позволило получить «вечный» каталог: для определения долготы любой звезды на текущую эпоху достаточно было к выбранному из каталога значению долготы прибавить отстояние «первой звезды Овна» от точки весеннего равноденствия на эту эпоху.

Третья книга посвящена явлению прецессии и теории движения Солнца.

Прецессия (по-гречески – предварение; подразумевается предварение равноденствий) была открыта еще древним астрономом Гиппархом. Тот нашел, что год, отнесенный к неподвижным звездам, больше года, отнесенного к равноденствиям или солнцестояниям. Иначе говоря, каждое последующее равноденствие (прохождение Солнца через небесный экватор) наступает раньше, чем Солнце завершит полный оборот по сфере относительно неподвижных звезд. Он предположил, что неподвижные звезды имеют некоторое движение, вследствие которого их долготы непрерывно увеличиваются. Он оценил величину увеличения долгот в один градус за сто лет.

Коперник так объяснил явление прецессии:

«Равноденствия и солнцевороты кажутся наступающими раньше не потому, что в направлении последовательности знаков (зодиака) движется сфера неподвижных звезд, а соре потому, что против последовательности знаков движется равноденственный круг (т.е. небесный экватор), стоящий наклонно к плоскости зодиака (т.е. к эклиптике) в соответствии с мерой отклонения оси земного шара. Ведь гораздо сообразнее сказать, что равноденственный круг стоит наклонно к зодиаку, чем зодиак к равноденственному, как меньший по отношению к большему». Последнее утверждение показалось Ретику мало убедительным, но он воздержался от вопроса автору по этому поводу.

Для определения величины прецессии Коперник использует результаты наблюдений, выполненных астрономами в IX веке, и, сравнивая их со своими наблюдениями 1515 года, определяет, что за 633 года точка весеннего равноденствия смещалась на градус за 70 лет, то есть на 50,20 секунды в год (фактически в его эпоху прецессия составляла 50,17 секунды в год).

Обращаясь к определению продолжительности естественного (тропического) года, Коперник замечает: «Не должно в этом вопросе следовать Птолемею, который считал нелепым и неподходящим определять годовое равномерное движение Солнца по отношению к какой-нибудь из неподвижных звезд». Наблюдения Коперника позволяли уточнить продолжительность тропического года – промежутка времени между двумя последовательными прохождениями центра Солнца через точку весеннего равноденствия, величины, которая лежит в основе всех солнечных календарей

Более десяти лет Коперник посвятил изучению вопроса о неравенствах в движении центра Земли, которыми вызнано различие в промежутках времени между равноденствиями и солнцестояниями. Причину неравномерности видимого годового движения Солнца Коперник усматривает в том, что центр Солнца не совпадает с центром земной орбиты:

«Если бы Солнце находилось в середине мира и около него, как центра, вращалась Земля, то Солнце, находясь под любым знаком или звездой той же сферы, казалось бы движущимся равномерно».

Но из наблюдений следует, что это движение неравномерно: из перигея оно представляется быстрым, из апогея – более медленным. Коперник рассматривает два способа, объясняющих это неравенство: или при помощи эксцентрического круга, центр которого не является центром Солнца, или эпицикла на гомоцентрическом круге (с центром в центре Земли), и доказывает, что оба способа дают одинаковый результат. Тот же результат можно получить и при помощи других сочетаний эксцентров и эпициклов. Вследствие этого Коперник вынужден признать, что нельзя определить, какое из этих движений в действительности имеет место на небе. И из этого он делает неожиданный, но честный вывод:

«И так как столько различных способов приводят к одному и тому же числовому значению, то мне нелегко сказать, который из них имеет место в действительности; одно только: постоянное согласие между числами и явлениями заставляет думать, что какой-нибудь их них имеет место в действительности».

В четвертой книге приводится теория движения Луны, солнечных и лунных затмений.

Закономерности движения Луны Коперник, как и Птолемей, выводит из триад лунных затмений: трех, наблюдавшихся в древние времена, и трех в новое время, по известным точным моментам затмений и интервалам времени между ними. Однако для объяснения движения Луны он предлагает другой механизм. В соответствии с ним, среднее равномерное движение Луны совершается по круговой орбите. А для учета неравномерностей движения используются два эпицикла. Центр большего эпицикла движется по круговой орбите равномерного движения, а по окружности первого эпицикла движется центр второго эпицикла, по окружности которого уже и движется Луна.

Этой моделью Коперник заменяет ту, в которой использовалось понятие экванта, представлявшееся ему нелогичным и неправомерным.

Книга пятая дает теорию движения планет.

Рассматривая средние движения планет, Коперник замечает, что у планет можно заметить два очень отличающихся перемещения по долготе. Одно из них получается вследствие движения Земли, второе для каждой планеты является собственным. Это то самое движение, которое у всех планет производит стояния, прямые и попятные движения. Оно происходит потому, что это только так нам кажется в силу производимого движением Земли смещения, зависящего от различия в положении и величине планетных орбит. Обращаясь к представлениям древних математиков, объяснявших движение планет, считая Землю неподвижной, Коперник не упускает случая поиронизировать над гипотезой экванта: «Они допускают, что круговое движение может соблюдать равномерность по отношению к другому, не собственному центру…»

Коперник объясняет собственное движение планет по долготе, в сущности, одним и тем же способом, доказывая, что видимая неравномерность достигается сложением двух равномерных движений, будут ли это достигнуто при помощи двух эксцентрических кругов, или двух эпициклов, или даже совместно при помощи эксцентра и эпицикла. Все эти комбинации могут произвести одно и то же неравенство.

Для объяснения неравномерности движения верхних планет Сатурна, Юпитера и Марса Коперник использует эксцентрический круг и эпицикл, центр которого перемещается по этому кругу. Для Венеры он счел более легким и удобным объяснение при помощи двух эксцентров, а для Меркурия использует два эксцентра и эпицикл.

Определение мест апогея каждой из верхних планет Коперник осуществляет с помощью довольно сложных математических выкладок способом сравнения противостояний планеты – положений, в которых направление с Земли на планету и на Солнце прямо противоположны, – трех древних и трех новых. А для определения апогеев нижних планет используются их наблюдения в элонгациях – наибольших угловых расстояниях от Солнца.

Для практического использования предназначены обстоятельные таблицы, с помощью которых можно вычислить положение каждой из пяти планет по долготе.

В шестой книге рассматривается движение планет по широте. Орбиты планет наклонены к плоскости эклиптики, причем угол наклона не остается постоянным. Коперник приводит таблицы, позволяющие получить широту любой из пяти планет на данный момент времени.

Коперник отлично понимал значение своего учения и совершенно сознательно шел наперекор укоренившемуся взгляду на систему мироздания. Он записал в своих тетрадях: «Нам не стыдно признать, что подлунный мир и центр Земли движутся по Великому кругу между другими планетами, заканчивая свое обращение вокруг Солнца в один год, и что около Солнца находится центр мира. Допустить это легче, чем устремлять свой ум почти в бесконечное множество сфер, а ведь это принуждены делать те, которые удерживают Землю в середине мира».

Вот и Минск проехали. За окнами вагона – непроглядная темнота. Семен Борисович осторожно намекнул:

– А не поспать ли нам, ребята? Вон, я смотрю, Василия Михайловича совсем разморило!

…Три голоса прозвучали в унисон:

– Ну какой может быть сон? Продолжайте, когда еще мы такое услышим! А отоспаться еще успеем.

– Хорошо, тогда слушайте.

Выдающиеся деятели эпохи Возрождения вообще отличались многообразием интересов. В этом отношении Коперника можно сравнить с Леонардо да Винчи, ведь он проявил себя не только в астрономии, но в медицине, в инженерном деле, и даже внес вклад в экономическую теорию.

Длительное время Коперник занимался вопросами монетной реформы. Многие города имели привилегию чеканить собственную монету, чем они постоянно злоупотребляли, снижая содержание в ней золота и серебра. В результате деньги обесценивались настолько, что Коперник, который в 1522 году представил польскому сейму трактат «О чеканке монеты», назвал снижение их качества одним из тягчайших бедствий, наряду с неурожаем и смертностью от эпидемий. Как истинный государственник, Коперник доказывал необходимость отменить право городов чеканить свою монету, установить ее чеканку в едином центре, а всю старую монету изъять. Разумеется, предложение Коперника не было принято, так как оно подрывало позиции городов, спекулятивно наживавшихся на чеканке «плохих» денег. Но в течение ряда лет Коперник продолжал заниматься вопросами реформы монетной системы. В 1528 году на Эльблонгском сейме он снова излагает свои соображения по этому поводу. И хотя снова его предложения так и не были приняты сеймом, его идеи нашли воплощение в работах последующих экономистов, занимавшихся вопросами денежного обращения.

– Вот видите, – заметил Василий Михайлович, – Коперник толк в денежках понимал. Учитесь, бизнесмен! – подколол он Игоря.

…Семен Борисович продолжил:

– Коперник проявил себя и как незаурядный инженер. Ему приписывается разработка во Фромборке гидротехнической системы для снабжения города водой. Ковши с водой, скрепленные друг с другом цепью, ползли на высоту 25 метров, и оттуда вода растекалась по трубам. По проекту Коперника там же были сооружены плотина и шлюз, проложен канал, а в Торуни, Ольштыне и других городах проложен водопровод. Вот, пожалуйста: достижения каноника в инженерной деятельности подтверждаются старинной латинской надписью на стене Фромборкского собора:

 «Здесь покоренные воды течь принуждены на гору,

Чтоб обильным ключом утолить жителей жажду.

В чём отказала людям природа, — искусством преодолел Коперник.

Это творение, в ряду других, — свидетель его славной жизни».

– Так, – одобрительно кивнул Василий Михайлович. – Оказывается, и в те времена без нас, инженеров – никуда! И долго ли его система служила?

– Точно не скажу, но, во всяком случае, более трехсот лет!

– Эх, – вздохнул наш инженер, – сейчас бы так строили! И такие бы надписи о нас на стенах оставляли!

– Но это еще не все, – продолжил Семен Борисович. – Сверх всего прочего, Коперник был еще и картографом. Известно, что в 1519 году он составил карту западной части Вислинского залива, на берегу которого находился и сам Фромборк, и земли, которые он многократно объезжал с заданиями своего капитула.

Коперник обменивался письмами с Бернардом Ваповским, секретарем и историографом короля Сигизмунда. Ваповский известен как составитель первых печатных карт Польского королевства и Литвы. А Коперник выполнил определение географических координат различных мест в Польше и сообщил полученные результаты своему знакомому, так что есть основания считать его соавтором Ваповского в составлении этих карт.

А что тут удивительного, ведь, изучая труды своего великого предшественника, Птолемея, Коперник не мог пройти мимо его знаменитой «Географии» и не попробовать свои силы в этом деле, которое стало особенно необходимым как раз в то время, когда Европа так хотела познать не только сказочные заморские страны, но и самое себя.

Наряду с деятельностью Коперника как астронома, наиболее известна его практика как врача. Как медик Коперник был весьма консервативен; ничего не известно о его новых идеях во врачебном искусстве, исключая разве мифическое «изобретение» бутерброда. Обучение в университете Падуи снабдило его запасом знаний на всю жизнь, и ему оставалось лишь мастерски воплощать в жизнь рецепты и рекомендации, идущие от авторитетов медицины.

В состав лекарств, приготовляемых Коперником для своих пациентов, входили средства народной медицины. В частности, в его рецептах названы:

корень куркумы – растения из семейства имбиревых, которое очищает кровь, наделяет энергией, улучшает пищеварение;

корень лапчатки – предупреждает инсульты и инфаркты, понижает кровяное давление, вылечивает заболевания щитовидной железы;

купена многоцветковая, или Соломонова печать, – из семейства лилейных, противовоспалительное и болеутоляющее средство, помогает при подагре и ревматизмах;

рыльца шафрана, или крокуса, – обновляют кровь, улучшают систему кровообращения и обмен веществ.

Коперник прописывал своим пациентам снадобья, включающие мед и сахар, кору лимона и семена розы, сок белены и дубовые орешки, корицу и порошок гвоздики, а сверх иных лекарств рекомендовал горячее вино.

Следуя рецептам Гиппократа, Галена, Авиценны и других авторитетов древности, Коперник включал в состав лекарств крохотные дозы драгоценных металлов и камней. Считалось, что золото избавляет от обилия черной желчи, полезно от болей в сердце, помогает от душевного расстройства и робости. Гиацинт – камень, смягчающий скорбь, улучшает аппетит и облегчает пищеварение. Он снимает перенапряжения, выжигает хандру, лечит гнойные и иные раны, останавливает кровотечения, дает крепкий сон с прекрасными сновидениями. Камень, смоченный слюной и приложенный к глазам, врачует зрение; положенный в свежевыпеченный теплый еще хлеб, помогает исцелиться от самых разных заболеваний, если больной ест такой хлеб; крест, начерченный гиацинтом на области сердца, останавливает приступ.

Встречались в рецептах Коперника и вовсе диковинные компоненты: опилки слоновой кости; кость оленьего сердца; рог единорога.

– Да-а, – поморщился Василий Михайлович, – не хотел бы я глотать эти самые… гиацинты…

…Рассказчик продолжил:

– Вот пример рецепта, выписанного Коперником для лечения желудка: «Возьми вина – 2 кварты, сушеных фиг – 4 драхмы, корицы, гвоздики и шафрана — по 5 драхм. Смешай и процеди в чистый сосуд. Используй для своего удовольствия и без ограничений. Это тебе поможет, если этого хочет Бог».

Врач Коперник вместе с достижениями медицины своего времени впитал в себя и предрассудки этого времени. В своем труде «Правила здоровья» он, подобно астрологам, дает рекомендации на каждый месяц года (иначе говоря, на каждый знак зодиака) – какое лечение можно применять в данном месяце, какие лекарственные растения использовать, в какие числа делать кровопускания.

Медицинскую практику Коперник начинал как личный врач своего дяди, епископа Лукаса Ватценроде, в течение последующей жизни врачевал всех вармийских епископов: Фабиана Лузиньянского от дурной болезни, Маврикия Фербера от жестокой подагры, Иоганна Дантиска от малярии. Лечил родного брата Андрея от проказы, лечил своих друзей – архидиакона Бернарда Скультети, епископа хелмского Тидеманна Гизе.

Слава Коперника как искусного лекаря вышла за пределы родной епархии. Альбрехт Бранденбургский, к тому времени сложивший с себя титул великого магистра Тевтонского ордена и ставший герцогом Пруссии, пригласил к себе Коперника для лечения одного из своих знатных приближенных. Загвоздка заключалась еще и в том, что Альбрехт ввел в Пруссии лютеранство, и для разрешения на поездку Коперника потребовалась длительная дипломатическая переписка с католическими властями Польши. Получив разрешение, Коперник весной 1541 года выехал в Кенигсберг и пробыл там около месяца, врачуя герцогского советника Георга фон Кунхайма.

Вряд ли можно сомневаться, что услугами Коперника как врача пользовались не только высокопоставленные духовные и светские лица, но и простолюдины – ремесленники и рыбаки, горожане и крестьяне. Не зря же на одном из портретов Коперник изобра-жен с цветком ландыша в руке – символом врачебного искусства. Один из первых биографов Коперника Пьер Гассенди писал о нем: «…что касается его медицинских познаний, он никогда не отказывал в них бедным людям, просившим его о помощи».

Коперник всю жизнь не прерывал врачебной практики, хотя и был обременен многочисленными обязанностями как деятельный церковный чиновник и часто переезжал с места на место.

– Да, – свесил голову с верхней полки Андрей, – Коперник был человеком разносторонне одаренным. И как только он успевал, помимо всех прочих обязанностей, еще и астрономией заниматься?

* * *

Ретик нашел хитроумный, как ему казалось, способ опубликовать важнейшие идеи труда Коперника, не преступая его нежелание вызвать осуждение католической церкви. Он подготовил небольшую книжку, содержавшую основные положения теории учителя, и предложил издать ее в виде письма другу-астроному от своего имени – имени ученика Коперника.

Сжатое изложение теории Коперника Ретик представил в своей работе, которой он, по обычаю своего времени, дал пространное название: «Светлейшему мужу, господину Иоганну Шонеру о вновь обоснованных книгах ученейшего мужа и превосходнейшего математика достопочтенного доктора Николая Торнского, составленное неким молодым студентом математики. Первое повествование». В сентябре 1539 года Ретик посетил Гданьск, где убедил мэра города оказать ему финансовую помощь для издания этой работы. «Первое повествование» выходит уже в 1540 году и, написанное просто и ясно, является блестящей популяризацией теории его наставника.

А что же Коперник? Постаревшего, но еще бодрого математика раздирали проти-воречивые чувства. С одной стороны, он надеялся, что его труды встретят благодарное признание в просвещенном мире, который разделит его радость по открытию новой системы строения Вселенной. Но надежда была очень слабой; с какими бы исполненными почтения фразами ни обращался он к авторитетам астрономов и философов древности, вряд ли кто примет эти обращения на веру, а уж разбираться в математических выкладках смогут лишь немногие избранные. С другой стороны, как правоверный католик он старался смирить гордыню, с которой представлял себя умнее умных он, скромный каноник из европейского захолустья. Ловил бы себе судаков да лещей вместе с фромборкскими рыбаками, лечил бы больных да следил за работой своей водоподъемной машины. Но Ретик не отстает, он даже обращается за поддержкой к герцогу Альбрехту, да и старый друг, епископ Гизе, без обиняков напоминает о необходимости заняться изданием своего труда, пока рука держит перо и еще не совсем ослабло зрение.

Живя у Коперника, Ретик сообщает нескольким друзьям о самочувствии Коперни-ка и о том, насколько тот поддается его уговорам. Так, 2 июня 1541 Ретик писал, что Коперник «весьма радует добрым здоровьем и продолжает много писать…», а 9 июня пишет, что «…наконец удалось окончательно преодолеть его затянувшееся сопротивление представить свой труд к публикации».

Николай Коперник, тщательно подбирая слова, пишет предисловие к завершенной книге «О вращениях небесных сфер» – посвящение понтифику Павлу III. Прежде всего, он объясняет мотивы, благодаря которым он пришел к мысли о необходимости найти более надежные объяснения, чем те, которыми пользуются другие математики:

«…К размышлениям о другом способе расчета движений небесных сфер меня по-будило именно то, что сами математики не имеют у себя ничего вполне установленного относительно исследования этих движений.

…Они не пользуются одними и теми же принципами и предпосылками или одина-ковыми способами представления видимых вращений или движений. Одни употребляют только гомоцентрические круги, другие – эксцентры и эпициклы, и все-таки не получается полного достижения желаемого».

Далее, буквально в нескольких строчках, Коперник излагает сущность своей системы. В его словах нет и намека на то, что свою систему он представляет как некую гипотезу; нет, они наполнены убеждением в своей правоте:

«Предположив существование тех движений, которые предписаны мною Земле (обратите внимание: Коперник предписывает движения Земле!), я, наконец, после многочисленных и продолжительных наблюдений обнаружил, что если с круговым движением Земли сравнить движение и остальных блуждающих светил и вычислить эти движения для периода обращения каждого светила, то получатся наблюдаемые у этих светил движения. Кроме того, последовательность и величины светил, все сферы и даже само небо окажутся так связанными, что ничего нельзя будет переставить ни в какой части, не произведя путаницы в остальных частях и во всей Вселенной».

И как мощный заключительный аккорд творца новой системы мира, звучит его гордое утверждение: «…Эта книга будет содержать как бы общую Конституцию Вселенной».

Не ученый ареопаг, не всесильные земные владыки, не могущественная католическая церковь во главе с самим Папой Римским, преемником Святого Петра, а скромнейший каноник из окраинной епархии провозглашает закон, которому следуют Солнце и Земля, Луна и планеты и бесконечно удаленный мир звезд.

Прежде чем поставить точку в посвящении своего труда римскому папе, Коперник еще раз погрузился в тяжкие размышления. Нет, не научные гипотезы волновали его, а сугубо земные причины. Ни во вступлении, ни в посвящении он ни разу не упомянул того человека, которому он в наибольшей степени был обязан продвижением плодов своих многолетних изысканий к ученому миру, к читателю. Этим человеком был его единственный ученик и верный последователь – Ретик. Но как было совместить обращение к главе католической церкви с благодарностью протестанту, лютеранину? В общем-то, контакты между представителями двух ветвей одной религии не были уж вовсе исключены – и ближайший сподвижник Лютера, Меланхтон, отпустил Ретика, как теперь сказали бы, на стажировку к католику Копернику, и сам Ретик с благодарностью писал о содействии, которое оказывал ему католический епископ Тиндеманн Гизе. Все это так, думал Коперник, но все же, все же… И состарившийся каноник, скрепя сердце, решил не рисковать.

К 29 августа 1541 года книга «О вращениях небесных сфер» готова для печати. Ретик передает рукопись в типографию Иоганна Петрея в Нюрнберге. Нюрнберг – один из ведущих центров издания книг, и типография Петрея – лучшая в городе. Но у Ретика истек срок предоставленного ему отпуска, и он возвращается в Виттенберг. Поскольку он не мог остаться для наблюдения за печатью, он просит Андреаса Осиандера, лютеранского теолога, имеющего большой опыт подготовки к изданию математических текстов, принять на себя эти обязанности.

В первые же каникулы, в 1542 году, Ретик едет узнать, как продвигается печать труда Коперника. И еще не дождавшись выхода в свет труда своего наставника, он печатает в Виттенберге часть первой книги, посвященную тригонометрии, под обстоятельным названием: «О сторонах и углах треугольников как плоских прямолинейных, так и сферических. Ученейшая и полезнейшая книжечка как для понимания большей части доказательств Птолемея, так и для многого другого. Написана славнейшим и ученейшим мужем господином Николаем Коперником из Торна».

А Осиандер, функции которого заключались, по просьбе Ретика, лишь в наблюдении за техническим процессом подготовки труда Коперника к изданию и его печатанием, неожиданно куда как превысил свои полномочия и предварил текст Коперника обращени-ем к читателю «О предположениях, лежащих в основе этой книги». В этом обращении он, по сути, уравнял теорию Коперника с гипотезами астрономов древности как отвечающими тем же самым критериям – внутренней непротиворечивости и пригодности для расчетов, согласующихся с результатами наблюдений:

«Всякому астроному свойственно на основании тщательных и искусных наблюдений составлять повествование о небесных движениях. Затем, поскольку никакой разум не в состоянии исследовать истинные причины или гипотезы этих движений, астроном должен изобрести и разработать хоть какие-нибудь гипотезы, при помощи которых можно было бы на основании принципов геометрии правильно вычислять движения как для будущего, так и для прошедшего времени. И то и другое искусный автор этой книги выполнил в совершенстве… Нет необходимости, чтобы эти гипотезы были верны или даже вероятны, достаточно только одного, чтобы они давали сходящийся с наблюдениями способ расчета…»

В сущности, Осиандер отрицает саму идею познаваемости истинных причин и механизмов явлений, в чем принципиально противоположен Копернику, который своими трудами объективно утверждает познаваемость мира силой человеческого разума. В своем обращении он старательно снижает значение представляемого читателю труда:

 «… Наряду со старыми гипотезами стали известны и новые, ничуть не более похожие на истинные.

… Во всем же, что касается гипотез, пусть никто не ожидает получить от астрономии чего-нибудь истинного, поскольку она не в состоянии дать что-нибудь подобное…»

Добавленное Осиандером «Обращение» не было подписано, и читатель вполне мог предположить, что оно написано самим Коперником.

Друг Коперника, епископ Кульмский Тиндеманн Гизе, получивший книгу после смерти ее автора, был возмущен появлением прибавленного «Обращения» и прямо назвал его клеветой. Он тут же пишет Ретику: «…Уже в самом начале я увидел нарушение доверия или, чтобы сказать правильнее, бесчестность Петрия (владельца типографии), что возбудило во мне негодование, еще более сильное от первоначальной печали. Как же не возмущаться столь большим преступлением, совершенным под покровом доверия? Я, однако, не знаю, следует ли в этом обвинять самого печатника, зависящего от деятельности других, или какого-нибудь завистника, который в горе, что ему придется расстаться с бывшей профессией, если эта книга сделается известной, воспользовался простотой печатника, для того, чтобы уничтожить доверие к этому труду».

А Коперник летом 1542 года тяжело заболел. Легочное кровотечение, повторявшееся неоднократно, инсульт, паралич правой половины тела… Тиндеманн Гизе просит фромборкского каноника Георга Доннера не оставлять одинокого старика, но чем тот может помочь? 24 мая 1543 года Коперник, уже несколько дней находившийся без сознания, скончался.

*     *     *

Стояла глубокая ночь, пассажиры в соседних купе давно спали, и Семен Борисович поспешил свернуть свой рассказ:

– Епископ Гизе в одном из писем сообщал, что в последний день Копернику привезли экземпляр его отпечатанной книги «О вращениях небесных сфер». С просветлившимся на минуту сознанием он нежно погладил обложку своего великого творения.

Думаю, что это всего лишь легенда, живучая, как все сентиментальные легенды.

– Да, пусть легенда, но зато красивая, – вздохнул Василий Михайлович. – Семен Борисович, – попросил он после продолжительной паузы, – не могли бы вы подвести итоги наших встреч с Коперником?

– Ну что же, – откликнулся астроном. – Только я не хотел бы говорить об общеизвестном, о преходящем. Все и без того знают, что книга Коперника была включена католической церковью в список запрещенных книг, причем спустя семьдесят с лишним лет после смерти астронома, – сразу-то не разобрались, что она противоречит принятым догматам.

…Игорь Викторович неожиданно вмешался:

– Вот-вот, а свой труд Коперник все-таки назвал «О вращениях небесных сфер». Именно так, не небесных тел, не светил, а сфер. Значит, Коперник не отрицал существование небесных сфер, но не в том смысле, в котором современная сферическая астрономия использует ее как некую вспомогательную математическую абстракцию. – Тут Игорь Викторович кивнул в сторону ведущего.

– Что вы имеете в виду?

– Что имею, то и в виду, – попробовал отшутиться Игорь. – Ведь не назвал же он ее «О вращениях планет вокруг Солнца». Тогда все было бы понятно. Судя по всему, небесные сферы были для Коперника – не боюсь упреков в гиперболизации достижений великого астронома – понятием, так сказать, материальным.

– Да, – подтвердил Семен Борисович, – Ретик в своем «Первом повествовании» писал, что существует только шесть окружающих Солнце – середину мира – подвижных сфер, общей мерой которых является несущий Землю Великий круг (седьмая сфера – сфера Луны). Далее Ретик пишет о круговых движениях, соответствующих каждой сфере и телам, «к ней прикрепленным и на них восседающим». И дальше: «…Для построения точной теории небесных явлений нам будет достаточно только одной восьмой сферы, и то неподвижной… а для движений остальных планет хватит эксцентров с эпициклами, эксцентров с эксцентрами или эпициклов с эпициклами». Получается, что, по Копернику, сферы – подвижны; планеты на них восседают; их движение по вращающейся сфере объясняется с помощью эксцентров и эпициклов.

– Вот я так понимаю, – вмешался студент Андрей. – Сферы Коперника, – конечно, не были ни хрустальными сферами Аристотеля, ни невидимыми сферами Птолемея – но что же они из себя представляли? Они не обладали ни массой, ни цветом, ни запахом, ни другими характеристиками, присущими каким бы то ни было материалам, и, тем не менее, они, в понимании Коперника, реально существовали, они несли на себе пространственные планетные орбиты, по которым планеты и двигались с определенной скоростью и в определенном порядке.

…Кажется, Игоря такое объяснение все-таки не удовлетворило:

– Все говорят, что Коперник и тут великий, и там великий. А, по-моему, он наделал такое множество ошибок, что назвать его гипотезы теорией можно только с очень большой натяжкой. Это профаны могут кричать: «Он доказал Земли вращенье…», а уж нам-то, после ваших разъяснений, такая наивность вовсе непростительна.

Во-первых, «Земли вращенье» он вовсе не доказал, а только высказал на этот счет свое мнение. Доказательство было получено только три с лишним сотни лет спустя – вспомните знаменитый опыт с маятником Фуко. Когда он был продемонстрирован? Напоминаю – в 1852 году!

Во-вторых – и это главный упрек гипотезе Коперника – он не получил прямого доказательства вращения Земли вокруг Солнца! Ведь если Земля движется вокруг Солнца, пусть даже по круговой орбите – Великому кругу, как называл его Коперник, то положе-ния звезд на небесном своде должны описывать соответствующие замкнутые фигуры! Об этом говорили, когда книга Коперника только увидела свет. А когда было из наблюдений доказано существование этого явления? Опять-таки через три с лишним сотни лет!

Известно, что вычисление по таблицам Коперника в ряде случаев давало менее точный результат, чем у древнего Птолемея. Отчасти это можно объяснить тем, что Коперник использовал наблюдения, выполненные с невысокой точностью, но, представляется, что в большей степени тут виноват сам принцип представления неравномерных собственных движений планет как суммы равномерных круговых движений. А Коперник упорно держался за этот принцип! И даже Птолемея упрекал за недостаточно строгое ему следование. И что же на самом деле – сам этот принцип оказался несостоятельным! Ни от эксцентров, ни от эпициклов ваш великий астроном избавиться не смог, да, судя по всему, и не пытался.

– Попробую вам ответить, Игорь, – заметил Семен Борисович. – Коперник исходил из той суммы наблюдаемых фактов, которые могли быть доступны при существовавшем уровне развития техники. Да о какой технике можно было говорить, если самые точные наблюдения выполнялись вообще без какой-либо техники. Я имею в виду лунные и солнечные затмения да покрытия звезд Луной. Такие тонкие явления, как нутация земной оси или аберрация звезд, не могли быть им обнаружены из-за недостаточной точности астрономических инструментов. Единственным открытием, которое Коперник ставил себе в заслугу, было деклинационное движение Земли, которого, как оказалось впоследствии, в действительности не существовало, а Коперник был введен в заблуждение погрешностями наблюдений. Коперник делал всё, что мог, и всё, что смог, сделал.

Но я хочу сказать о роли великого астронома в формировании системного подхода к научным проблемам.

Трудно себе представить, что до Коперника не существовало понятия Солнечной системы: небесные светила рассматривались как изолированные, не связанные друг с другом феномены. Коперник представил совокупность наблюдаемых объектов и связей меж-ду ними именно как систему, Солнечную систему, объективную часть мироздания, наделенную присущей всякой системе свойствами.

Солнечная система, по Копернику, целостное образование; ее особые свойства системы проявляются во всей совокупности образующих ее компонентов и не сводятся к простой сумме свойств Земли и Луны, Марса и Юпитера, Солнца и так далее.

Единство свойств системы проявляется в обращении планет вокруг центрального светила – Солнца; этим общим свойством компоненты связанны между собой, образуя законченную структуру, отличную от других природных систем.

Коперник первым показал иерархичность Солнечной системы. До него считалось, что вокруг Земли вращаются и Солнце, и планеты, и Луна. Коперник поставил Солнце как центральное светило на высшую ступень иерархии; следующую ступень представляют вращающиеся вокруг Солнца планеты, а системой низшего уровня по отношению к Солнечной системе в целом является подсистема Земля – Луна.

В мировой истории найдется мало фигур такой мощи системотворчества; можно разве что назвать Дмитрия Ивановича Менделеева, автора периодической системы химических элементов.

Как в периодической системе Менделеева оставалось место для еще не открытых элементов, которые впоследствии были в нее вписаны, так и в систему Коперника безукоризненно вошли открытые после него новые планеты и многочисленные спутники планет. Ни одно из астрономических открытий последующих пятисот лет не поколебало основных идей его гелиоцентрической системы мира.

Коперник низвел Землю – центр Мира в любой религии – до положения рядовой планеты в солнечной системе. Отсюда один шаг до отрицания идеи избранности любого народа или государства. Я думаю, что именно учение Коперника, вольно или невольно, послужило основой ниспровержения идей исключительности и всякой ксенофобии, в каком бы масштабе они ни проявлялись: от идеи превосходства моего двора с моей кошкой над соседским двором с кошкой Марьи Семеновны, до превосходства моего места во Вселенной над иными планетами и мирами. Вот почему я настаиваю на актуальности философии Коперника в наши дни, когда конфликты, основанные на превосходстве одной идеологии над другой, одной расы над другими, одного мироощущения над другим продолжают сотрясать нашу маленькую планету.

Думаю, что научный подвиг Коперника заключается не только в том, что он создал теорию, радикально изменившую представления об устройстве Вселенной. Но нельзя переоценить вклад Коперника также в становление и развитие самого научного метода познания мира. Критерии, характеризующие научную методологию, реализованы Коперником в его трудах и полностью сохранили свое значение до наших дней.

Это универсальность выводов научной теории, их независимость ни от места, ни от времени наблюдений, ни от субъективных привязанностей наблюдателя.

Это согласованность и непротиворечивость: следствия из принятой теории базируются на одних и тех же принципах, последовательно проводимых во всех доказательствах. Коперник объяснял широкий круг явлений, используя минимальное количество научных принципов.

Это базирование теории на наблюдаемых фактах, их качественном и количественном описании, анализе и систематизации результатов наблюдений.

Это, наконец, подтверждение сформулированных следствий в результате проверки с помощью критического эксперимента.

Перечисленные признаки резко отделяют науку от лженаук, таких, как алхимия или астрология. Показательно, что Коперник, ни одним словом не упомянул об астрологии, которую преподавали на тех же кафедрах, где изучалась астрономия. Для него науки «астрология» просто не существовало.

…Игорь Викторович снова возразил:

– О каком «критическом эксперименте» можно говорить в такой науке, как астрономия? Что такое эксперимент? Я уже упоминал, что это – специально созданные условия, в которых реализуется изучаемый процесс или явление, в результате чего должно вы-явиться соответствие или несоответствие наблюдаемых фактов теоретическим предпосылкам. А Коперник, говоря языком сегодняшнего дня, никаких экспериментов не ставил, да и поставить не мог.

Ну, что вы на это скажете?

– Попробую ответить вам, Игорь, – откликнулся астроном. – Вот насчет чего я с вами согласен, так это насчет наблюдаемых фактов. Но что же, по-вашему, так называемый «критический эксперимент» при жизни Коперника и заканчивается? Датский астроном Тихо Браге  создал небывалые ранее астрономические инструменты, с помощью которых выполнял наблюдения светил с гораздо более высокой точностью, чем при Копернике. А великий труженик и гениальный одиночка Иоганн Кеплер, используя наблюдения Тихо Браге, вывел математические законы движения планет и избавил теорию Коперника от рудиментов птолемеевой системы в виде эксцентров и эпициклов. Потребовался гений Исаака Ньютона, чтобы открыть физические законы, объясняющие динамику движения небесных тел. Вот это и был «критический эксперимент». А первым в плеяде этих блестящих имен был наш герой, скромный каноник из Фромборка Николай Коперник.

– Вы знаете, – поддержал разговор Андрей, – я вот обнаружил в интернете, что облик Коперника недавно был восстановлен по его черепу. Если вы об этом не слышали, то любопытно будет узнать. До последнего времени не было точно известно, где покоится прах Коперника – во Фромборке или в Торуни. Коперник, рядовой каноник, вряд ли был особенно отличен среди своей братии, членов капитула. Ну, занимался он астрономией, что-то сочинял на этот счет, но и его коллеги, и тем более прихожане в этом мало что понимали. Так что когда он скончался, схоронили его как обычного церковнослужителя. А где именно, вскоре совсем позабыли. Только через 38 лет на одной из стен Фромборкского собора установили мемориальную доску, да и то толком никто не мог сказать, тут он похоронен или нет. Когда же распространилась слава о Копернике как великом астрономе, получила широкое хождение версия, что прах его покоится в Торуни, и много лет она бытовала даже в энциклопедиях.

 Император Наполеон в 1807 году дал указание найти могилу Коперника, да ничего тогда так и не получилось, как и при последующих поисках немецкими и польскими исследователями.

И вот спустя двести лет при реконструкции собора во Фромборке под его плитами было обнаружено захоронение, а чье именно – точно неизвестно. Тут вспомнили, что между листами книги «Большой Римский Календарь», со всей определенностью принадле-жавшей астроному, – на полях имелись многочисленные пометки, сделанные его рукой, – было обнаружено два волоска. Сравнительный анализ ДНК, извлеченного из фрагмента черепа и из волоска, показал полное совпадение!

К тому же, реконструкция облика Коперника по фрагменту его черепа показала, что у него был сломан нос. Действительно, такая травма была получена астрономом еще в детстве. А на портретах заметен шрам над правым глазом – след от него остался и на черепе.

Специалисты из института судебной медицины выполнили реконструкцию облика астронома по найденному его черепу. Естественно, что Коперник предстает перед нами в свои зрелые годы, точнее говоря – в старости. Волосы совсем побелели, как и кустистые брови. Сжатые губы выдают характер стойкий и настойчивый. И лишь взгляд, как в молодости, пронзительный, проникающий в душу, однако не располагающий к общению: старик Коперник с достоинством глядит через годы и века.

– Ну, Андрюша, молчал, молчал, а, оказывается, всю дорогу в себе такой факт держал, – прервал паузу Василий Михайлович.

– Погодите, это еще не всё, – продолжил Андрей. – Только вчера я прочитал в интернете, что синтезированному 112-му элементу таблицы Менделеева, атом которого самый тяжелый из всех официально признанных, предложено присвоить имя Николая Коперника – «в честь человека, который изменил взгляд человечества на мир».

…Поезд замедлил ход – должно быть, подъезжали к Смоленску.

– А не поспать ли нам часика четыре, – предложил Василий Михайлович. – Завтра – трудный день.

…И неожиданно запел дребезжащим тенорком:

«Коперник целый век трудился…»

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

15 + девять =